Тайна Дамы в сером - Ольга Строгова Страница 16

Но вот то, что он, по ее мнению, должен был теперь предпринять какие-то шаги, чтобы избавиться от назойливых спутниц или по крайней мере выказать ей, Татьяне Эрнестовне, свое предпочтение, было уже чистой воды фантазией, пустыми мечтаниями, к которым бедняжка все еще имела склонность, невзирая на зрелые уже годы.

Оттого-то она и была такой расстроенной, когда они наконец покинули театр, и, будучи в расстройстве, не придумала ничего лучшего, чем замкнуться в гордом и укоризненном молчании.

Манечка, хотя и была, в сущности, женщиной добродушной и незлобивой, не могла не порадоваться унынию соперницы. Что же до Ирины Львовны, то она Манечку не заботила вовсе, потому что была слишком умной, слишком начитанной и не скрывала этого, а мужчины, как не без оснований полагала Манечка, этого не любят. То есть побеседовать с такими женщинами или даже сходить с ними на какое-нибудь культурное мероприятие – это да, это пожалуйста, а вот что касается близких отношений…

А вот что заботило Манечку, так это настроение Карла.

Золотистое сияние, всегда сопровождавшее его в Манечкином представлении, не померкло, когда они пересекли площадь, но в нем появились какие-то холодновато-отстраненные тона, а музыка, кружившая Манечке голову своей томительной сладостью (на сей раз это был Фредди Меркьюри, «I’m going slightly mad»), и вовсе утихла.

О чем или о ком он снова задумался, Манечке было узнать не дано, по крайней мере, сейчас, но в любом случае следовало немедленно вернуть его на землю.

Для этого Манечка воспользовалась вернейшим способом – поскользнулась и с жалобным писком стала оседать вниз. Как и ожидалось, реакция у Карла оказалась молниеносной – он подхватил ее прежде, чем ее колено коснулось обледенелого асфальта, бережно повернул к себе и нагнулся, вглядываясь в ее побледневшее личико.

– Как вы себя чувствуете, Мария? – озабоченно спросил он.

Татьяна Эрнестовна за его спиной негодующе хрюкнула. Ирина Львовна скорчила презрительную гримаску и возвела глаза к небу. Но Манечка ничего этого не видела и не замечала – она наслаждалась моментом. Она позволила себе еще немного обмякнуть в его руках, потом слабо вздохнула и сказала:

– Хорошо. Только голова отчего-то закружилась… Наверное, потому, что очень есть хочется.

Как и ожидалось, на лице Карла появилось виноватое выражение. Он выпустил Манечку, оглянулся по сторонам и спросил:

– А здесь есть где-нибудь подходящее место? Ночное кафе или ресторан?

– В это время суток мы можем рассчитывать только на ночной клуб, – заявила Ирина Львовна, – но вот поесть там вряд ли удастся.

– Да, поздно уже, – холодно поддержала ее Татьяна Эрнестовна, – я думаю, нам всем пора по домам.

– Вот и хорошо, – обрадовалась Манечка, – давайте мы найдем вам такси, а сами что-нибудь поищем, хотя бы ночной клуб. Иначе я умру с голоду. Вы ведь не допустите, Карл, чтобы дама умерла с голоду?

Карл рассмеялся, сверкнув великолепными зубами, но ничего не ответил.

– Татьяна… Ирина… Мария… – произнес он, безошибочно расположив их по возрасту, – имею честь пригласить вас провести этот вечер со мной. В ресторане, баре, кафе, клубе или где вам будет угодно. Я совсем не знаю города и полностью полагаюсь на ваш выбор.

– Ну, – сказала Татьяна Эрнестовна после небольшой, но весьма насыщенной электричеством паузы, во время которой дамы обменялись взглядами и приняли наконец единодушное решение о перемирии, – есть одно место… В двух кварталах отсюда.

* * *

Ресторан, в котором в конце концов за несколько минут до полуночи очутилась наша компания, назывался «Пещера» и помещался в тихом, мрачном, слабо освещенном переулке, в подвале одного очень старого и на вид совсем нежилого дома. Это было не то место, которое имела в виду Татьяна Эрнестовна; то милое и уютное заведение с настольными лампами в бархатных абажурах и мягкими полукруглыми диванчиками вместо стульев, как назло, оказалось закрытым на какой-то банкет.

Тогда решили пойти наугад по улице, ведущей вниз, к озеру. У одного из переулков Карл внезапно остановился, увидев мерцавшую в отдалении багровую вывеску, изображавшую пламя очага и цыпленка на вертеле. Манечка, продрогшая в своей короткой шубейке и в самом деле сильно проголодавшаяся, радостно захлопала в ладоши. Татьяна Эрнестовна, несколько встревоженная мрачным видом и безлюдностью переулка, заколебалась было и хотела что-то возразить, но тут Манечка рванулась вперед, увлекая за собой Карла.

Ирина Львовна пожала плечами и решительно двинулась следом за ними, так что выбора у Татьяны Эрнестовны не осталось.

Внутри «Пещеры» между тем оказалось не так уж и страшно. Правда, там были темные каменные стены с прикованными к ним факелами, полумрак, чучела летучих мышей под сводчатым потолком и грубая деревянная мебель; но зато, едва они переступили порог, на них пахнуло живым теплом и невыразимо приятным запахом жарящегося на открытом огне мяса.

Гардеробщик, маленький старичок в багровой ливрее, заросший до глаз седым пухом, словно домовой из детских сказок, принял их одежду, беспрестанно кланяясь и что-то бормоча. Из темноты выступил безмолвный метрдотель с очень бледным лицом, в багровом же фраке, и величественным жестом указал им свободный столик.

Не прошло и четверти часа, как все тревоги, недоразумения и несбывшиеся ожидания сегодняшнего вечера были забыты. Грубо сработанная деревянная мебель оказалась очень удобной; закуски, обильные и сытные, были поданы на изящных тарелках чешского фарфора; рубиновое вино, играя в свете факелов и свечей, казалось, усыпало белоснежную скатерть ворохом розовых лепестков.

Вкус вина, поначалу такой нежный и тонкий, дурманил и без того отяжелевшие в тепле и сытости женские головки. Манечка, прижавшись пылающей щечкой к плечу Карла, уговаривала его выпить с ней на брудершафт. Татьяна Эрнестовна, завладев другой рукой Карла, водила остро отточенным ногтем по его ладони, отыскивая линию любви. Сидевшая напротив Ирина Львовна молча курила и неотрывно смотрела на него своими темными, бездонными, загадочно мерцающими сквозь табачный дым глазами.

Карл ел мало и пил только минеральную воду, вновь ссылаясь на обледенелую, в ухабах и рытвинах, ночную дорогу, по которой предстоит доставить домой вверившихся ему дам.

Дамы, однако, уже достигли той степени бесшабашной лихости, когда подобная отговорка не может считаться приемлемой – по крайней мере для Манечки и Татьяны Эрнестовны; что же касается Ирины Львовны, то она, возможно благодаря табаку, все еще сохраняла относительную ясность мысли и способность более или менее здраво оценивать окружающую обстановку.

C интересом и не без удовольствия Ирина Львовна наблюдала за тем, как мягко, деликатно, с истинно рыцарской вежливостью Карл отбивался от их приставаний. Поразмыслив немного над причиной такого его поведения, умница Ирина Львовна пришла к простому и очевидному выводу: эти дамы просто-напросто ему неинтересны. Ни простодушная Манечка с хорошенькой мордашкой, сдобной фигуркой и невинными выкрутасами, ни томная Татьяна Эрнестовна со всей своей крашеной, завитой, наманикюренной и упакованной в китайский шелк красотой – нет, ему нужно было нечто другое… Возможно, для него важна не внешняя привлекательность, а внутреннее содержание.