Сильнее смерти - Лора Бекитт Страница 16

Кэйко! Золотисто-прозрачная, как сосновая смола, глубина глаз, увенчанная тяжелым узлом волос изящная головка, брызги красок на одеянии из парчи и шелка! Молодой человек стиснул зубы. Что делать? Он мог вступить в бой с самураями Нагасавы, своими теперь, вероятно, уже бывшими соратниками, и наверняка убил бы одного или двух и – был бы убит сам. Бесславная, но и не позорная гибель и – возможное соединение с Кэйко, пусть там, за гранью сущего, но все же…

А если отправиться к Нагасаве, сознаться во всем и попросить позволения убить себя? Почему-то Акира был уверен в том, что господин позволит ему искупить вину, равно как был убежден в смерти Кэйко.

Пока он размышлял, воины Нагасавы подошли совсем близко. Акира стоял, не собираясь ни сражаться, ни убегать. Он принял решение. В конце концов он и вправду виновен: суд Нагасавы равен суду его собственной совести.

Юноше передали приказ немедленно явиться в замок, и он согласно кивнул. Его ни к чему не принуждали, не отобрали оружие, но Акира чувствовал всей кожей, каждым нервом пронизывающее воздух напряжение: за ним наблюдали – пристально, внимательно, неотступно. И вряд ли позволили бы сделать хоть одно подозрительное движение!

Он пошел за ними, не оглянувшись на дом: вслед шумели знакомые с детства сосны, и он посылал им мысленный привет. С Отомо-сан Акира прощаться не стал.

Застывшие в вечном созерцании деревья, помнившие еще те времена, когда на земле жили боги, были свидетелями и не таких трагедий, а для Отомо-сан потеря единственного сына обернется жестоким ударом!

Когда они вошли в замок, Нагасава знаком приказал своим воинам удалиться, и самураи, «поклонившись, вышли. Акира остался наедине с господином. При нем уже не было мечей – с этого момента оружием могли служить лишь храбрость, решимость и твердость.

Нагасава был в темно-зеленом, с почти неразличимым узором кимоно; лицо господина напоминало отполированный временем холодный камень.

– Я хочу призвать тебя к ответу за преступление, которое ты совершил. Можешь ли ты дать слово, что никогда не трогал ее даже пальцем?! – С этими словами Нагасава показал куда-то в глубь комнаты.

Внезапно мелькнула дрожащая, тонкая, нежная тень, и из-за ширмы появилась… Кэйко, живая и невредимая!

Сделав шаг вперед, Акира склонился перед Нагасавой. Но перед этим бросил взгляд на девушку – один-единственный, пронзительный и светлый взгляд…

– Я… – Его голос дрогнул. – Я виновен, господин, я вверяю судьбу в ваши руки и смиренно прошу вас…

Нагасава не дал ему закончить – сильнейший удар ногой в лицо заставил молодого человека упасть назад. В следующую секунду Акира вскочил на ноги – его взор пылал гневом, а руки искали оружие, которого не было.

Между тем Нагасава шагнул к Кэйко.

– Полагаю, его слово значит больше, чем лживая клятва женщины! – тяжело дыша, произнес он.

Девушка оцепенела от страха. Ее губы шевельнулись:

– Сжальтесь, господин…

– Что?! – взревел Нагасава и занес меч.

Тут ее руки взметнулись, точно крылья, а голос, как по волшебству, обрел уверенность.

– Сжальтесь, господин, во имя ребенка, вашего ребенка, которого я ношу в своей утробе. Я не смела признаться… Этот человек взял меня силой в тот вечер. Я была совершенно беспомощна, в ванне, и никто не мог прийти ко мне на помощь…

Акира замер. Даже оскорбление, нанесенное Нага-савой, меркло перед ее словами!

Но Кэйко не дрогнула:

– Да! Вы можете не верить, но ваш сын…

– Мой?!

– Ваш, господин! Я поняла это еще давно, просто не смела признаться. Еще до того случая…

Акира вспомнил крутую тропинку, подвесной мост, порывы ветра, Кэйко верхом на коне – полную жизни, вызывающе смелую. Если б она знала, ни за что не пустилась бы в это путешествие! Итак, этот ребенок мог быть его, а мог – Нагасавы, но это было… совершенно неважно сейчас! Акира решил, что нужно говорить. Скажи он что-то другое, Нагасава тотчас убьет Кэйко вместе с еще не рожденным младенцем.

– Что ты можешь сказать?! – резко спросил его Нагасава.

– Да, господин. Так все и было. Она сопротивлялась, а я принудил ее. – Он сделал паузу. – Это столь же верно, как то, что мой настоящий отец – ваш бывший управляющий Ясуми, которого вы казнили, как и всех моих родственников. Я прошу об одном: позвольте мне умереть с честью – в знак того, что, быть может, вы все-таки не напрасно подарили мне жизнь. Дайте мне возможность хотя бы отчасти искупить свою вину!

Нагасава невольно содрогнулся.

– Что ж, – сказал он, – когда передо мною вставал выбор, убить или даровать жизнь, чаще всего я выбирал последнее. Но сегодня я искренне желаю убить. И твоя смерть не будет ни почетной, ни быстрой, ни легкой, я растяну ее во времени настолько, насколько это возможно. Проверим, будет ли крепким тело, если гнила душа, причем душа не одного человека – всего рода!

…Акира очнулся после очередного и, к счастью, короткого приступа забытья возле холодной и мокрой стены, очнулся, чтобы продолжить сражение с мраком и смертью.

Он находился в прикрытой деревянным – щитом глубокой яме с холодной, зловонной, мутной водой. Она доходила ему до груди, и единственное, что он мог делать, – это двигаться, пока хватит сил, в небольшом пространстве или стоять, прислонившись спиною к стене. Сверху через щель пробивался тонкий луч света, и на воде плясали маслянистые блики.

«Зачем бороться? – порою спрашивал себя Акира. – Ведь слуги Нагасавы наверняка придут лишь тогда, когда я уже буду мертв, придут затем, чтобы вытащить труп из ямы». Но потом он начинал думать о том, что все-таки не должен сдаваться – хотя бы для того, чтобы окончательно не потерять самого себя.

Молодой человек не знал, что к Нагасаве был вызван Кикути, который со всегдашней нагловатой невозмутимостью заверил господина, будто они с Акирой вместе несли караул у комнаты Кэйко в Киото и Акира не входил к девушке. Не знал, что к воротам замка приходила Отомо-сан с мольбой пощадить сына и ее вышвырнули вон. Что Кэйко до сих пор жива и сидит в своей комнате, сжавшись от страха – страха, заменившего ей совесть. И наконец, он не знал о том, что к Нагасаве неожиданно явилась Тиэко-сан, глубоко потрясенная признаниями сына Ясуми, подтвердившего лживые слова своей возлюбленной только затем, чтобы попытаться ее спасти…

С неба лился скудный мутный свет, облекавший вещи в прозрачную оболочку, подчеркивающий их замершую тайную суть, казалось способную совершенно по-разному проявиться темной ночью и в солнечном сиянии дня.

Меч Нагасавы, воплощение воли воина, то, что призвано искоренять зло, покоился на специальной подставке. Тиэко покосилась на него, и он почудился ей живым существом, ожидающим своего часа.

– Что тебе? – спросил Нагасава.