Одиннадцать дней - Лайза Роллингз Страница 16

— Подумай сам, — сказала она. — Если бы объявился некий доктор и ходил по всем домам, заявляя, что люди смертельно больны и только он может всех излечить? Что бы про него сказали?

— Многие заявили бы, что он сумасшедший, — ответил Натан с улыбкой.

— Да. Но также были бы и такие, кто поверил, но побоялся в этом признаться. А нашлись бы и те, кто прямо попросил о помощи. Остальные гнали бы его вон. Я еще раз повторяю тебе, что людям, не нуждающимся в том, чтобы их излечили, невозможно доказать, что они больны.

— А те, кто верят, но боятся?

— Они в конце концов сделают выбор. Или окончательно поверят в болезнь и попросят о помощи, или забудут о докторе, его словах и продолжат жить, как все.

— И будут жить, пока не станет поздно, пока не узнают, что доктор был прав.

— Это их выбор. Это их судьба. Помоги тем, кто в этом действительно нуждается.

Натан ничего не ответил и надолго замолчал. Алекс понимала, что ему трудно принять ее слова. В этом разговоре он относился к разряду сомневающихся.

Ему нельзя ничего доказать, подумала Алекс. Он любит, а значит, не сможет сейчас принять иную точку зрения.

И тем не менее Алекс получала истинное удовольствие от этого разговора. Она устала от болтливых манекенщиц, которых интересуют только деньги и карьера. Она устала от разговоров о работе. Как же она давно не вела беседы о душе!

Внезапно послышались раскаты грома.

— Все-таки мы выбрали не самое подходящее время для прогулок, — сказал Натан. — Что ты скажешь, если я приглашу тебя к себе в гости?

— Скажу, что я не против, — ответила Алекс, которая не могла отказать себе в удовольствии посмотреть, как живет Натан.

Он привез ее в довольно скромную квартирку, и Алекс поняла, что и здесь они похожи. Все, что Натану нужно, — вещи первой необходимости. Его принцип: было бы на чем спать, плюс пара стульев и стол, за которым можно было бы и обедать и работать.

Натан угостил Алекс ароматным кофе и включил музыку. Несмотря на то что вечер еще не наступил, обстановка была более чем романтическая. Алекс снова занервничала, так как Натан опять не сводил с нее глаз.

Наконец Алекс разозлилась по-настоящему. Почему она, взрослая, знающая себе цену женщина, начинает смущаться и глупо хихикать, как пятнадцатилетний подросток, под прицелом пристального взгляда Натана? Ну вот, он опять на нее смотрит. Взгляд его серьезных внимательных зеленых глаз, казалось, проникал в душу, сканировал ее насквозь.

Как на рентгене, мелькнула у Алекс мысль, и она потребовала:

— Прекрати на меня так смотреть!

— Как? — спросил спокойно Натан.

— Так… — Она и сама не могла объяснить, как именно. — Просто перестань.

— Тебя это смущает?

— Да! — выпалила Алекс. — Впрочем, нет. Я не привыкла.

— К чему?

— К тому, что на меня смотрят! — выйдя из себя, рявкнула Алекс.

— На тебя никто никогда не смотрит, что ли?

— Смотрят, но не так.

— А как?

Бред какой-то, подумала Алекс, отворачиваясь. Весь этот разговор — бред. С чего начали, к тому и пришли. Почему меня так нервирует его взгляд?

В то же время она не могла сказать, что ей неприятно внимание Натана. Просто в душу закрадывались совершенно нелепые подозрения вроде: а вдруг он умеет читать мои мысли? В глазах Натана светилось что-то такое, что Алекс терялась. Будто Натан прожил уже не одну жизнь и все про всех знает.

Я сильная. Я умная, начала Алекс свою обычную мантру, которую произносила всякий раз, когда ей нужно было успокоиться. Меня нельзя вывести из себя.

Неправда. На самом деле она очень ранима, хотя и прячется за оболочкой сильной женщины. Может быть, именно поэтому ее смущал взгляд Натана? Она боялась, что он разглядит ее настоящую — ведь Алекс пряталась от всех уже много лет.

Так было комфортно, так никто не мог причинить ей боль. Она слишком боится боли. Сколько раз Алекс доверялась людям, отдавала им частицу себя, открывала свою душу и получала потом в эту самую душу плевок… Она так устала от пощечин и боли!

И тем не менее с Натаном она чувствовала себя в безопасности, но доведенный за многие годы до автоматизма инстинкт самосохранения не позволял ей раскрыть себя.

— Все, хватит, — с нервным смехом сказала она, повернулась к Натану и посмотрела ему в глаза, изо всех сил стараясь не отводить взгляд. — Проверим, кто кого пересмотрит.

Натан, казалось, удивился.

— Ну что ж, хорошо, — сказал он. — Давай проверим.

Алекс нервничала, но не могла себе позволить проявить это. Она продолжала играть роль человека, который всегда все контролирует: от банковского счета до собственных эмоций.

Но тут она заметила, что Натан тоже нервничает. Алекс было известно, что скрещенные на груди руки — закрытая поза. Значит, Натан пытается отгородиться от чего-то… Или от кого-то. От нее?

— От кого ты хочешь спрятаться? — спросила она, не отрывая взгляда от широких зрачков Натана.

— Что?

— Ты скрестил руки. Это закрытая поза.

Он усмехнулся.

— Из тебя получился бы отличный психолог.

Алекс тоже улыбнулась и взяла его ладони в свои.

— Так будет лучше. Я хочу знать, что ты мне открыт.

Да, так лучше. Так она контролирует ситуацию. Так он в прямом смысле у нее в руках.

Однако Алекс продолжала бить нервная дрожь. Ей было так плохо, что она с трудом сдерживалась, чтобы не отвести взгляд. Однако она тут же почувствовала, что руки Натана тоже дрожат. О чем она и не преминула тотчас сообщить ему.

— У меня никуда не годные нервы, — попытался оправдаться Натан.

Ну конечно. Ладно, примем и такую версию, подумала Алекс, но ничего не сказала.

В первые двадцать минут она чувствовала себя не в своей тарелке. Еще бы. Если бы кто-нибудь из клиентов или даже из подчиненных увидел Алекс сейчас, они были бы несказанно удивлены: непобедимая Алекс Бенсон занимается ерундой — вот уже полчаса смотрит в глаза незнакомому мужчине, держа его за руки. И нервничает. Так могут поступать подростки, а не взрослые люди.

Хотя кто устанавливал эти дурацкие правила? Почему она хоть иногда не может делать то, что хочет? Почему не может быть ребенком, если ей это нравится?

И Алекс просто попыталась раствориться в своих ощущениях.

Играла музыка, Алекс чувствовала тепло рук Натана и куда-то улетала, глядя ему в глаза. Ей мучительно хотелось узнать, о чем он думает, но так же ей было страшно оттого, что он может уметь читать мысли.

Ведь он — это она, а она — это он.