Опал императрицы - Жюльетта Бенцони Страница 16

– Так не жалуйтесь, что преуспели в, этом! Могу я осведомиться о ваших дальнейших планах? Только прежде сядьте!

– Я не устала...

– Как угодно...

Анелька медленно прошлась по просторной комнате и остановилась у окна – так что Альдо был виден только неполный профиль.

– Вы больше не любите меня? – прошептала она.

– Я не задаюсь этим вопросом. Вы красивы, как никогда, хоть я и оплакиваю ваши безжалостно принесенные в жертву моде волосы! И, если бы вы поставили вопрос иначе, я бы ответил, что вы по-прежнему нравитесь мне...

– Иными словами, я для вас еще желанна?

– Что за идиотский вопрос!

– Тогда, раз не хотите жениться, сделайте меня своей любовницей... Мне просто необходимо остаться здесь!

Она кинулась к нему и, положив тонкие руки на его крепкие плечи, подняла на него полные слез глаза. Слез и еще... страха.

– Молю вас, не гоните меня! Берите меня, делайте со мной все, что угодно, только оставьте здесь!

В эту минуту она была очень соблазнительна – дрожащие губы, мерцающие зрачки и какой-то особо тонкий, неуловимый и волнующий аромат, верно, какая-то дорогая смесь, составленная специально для нее искусником-парфюмером, – но Альдо не чувствовал и тени того порыва, который толкнул его к ней в комнате свиданий тюрьмы Брикстон, когда она была узницей, обреченной на веревку, и ее единственным украшением были строгое черное платье и неправдоподобно светлые волосы. И все же тревога, которую излучало все ее существо, не оставила князя равнодушным.

– Идите сюда! – ласково позвал он, взяв Анельку за руку и подводя к старинному дивану у камина. – Вы должны объяснить мне, что с вами случилось. Потом посмотрим. Но прежде всего скажите, кого и почему вы так боитесь?

Пока он, присев на корточки, ворошил в камине поленья, чтобы огонь разгорелся пожарче, она встала, взяла оставленную на столике сумочку того же цвета, что и платье, вернулась на свое место, достала из нее какие-то бумаги и протянула их Альдо.

– Вот чего я боюсь! Мне угрожают смертью – такие письма я получала в Нью-Йорке очень часто. Берите! Читайте!

Альдо развернул листок, но тут же отдал его обратно.

– Вам следовало сделать перевод: я не читаю и не говорю по-польски.

– А-а, верно. Простите меня! Ну, в общем, в этих письмах мне ставят в вину смерть Ладислава Возински. Они считают, что он не покончил жизнь самоубийством, а был убит, после того как его вынудили написать лжесвидетельство для моего спасения...

Морозини сразу же вспомнились признания суперинтенданта во время их последнего ужина накануне их с Адальбером отъезда из Англии. Ему тогда тоже казалось сомнительным это слишком своевременное самоубийство в крохотной квартирке в Уайтчепеле, когда процесс Анельки семимильными шагами двигался к смертному приговору. Уоррен считал, что это была инсценировка, умело подготовленная графом Солманским, отцом Анельки. Комиссар надеялся найти разгадку этой истории, и, похоже, не он один.

– А что говорит об этом ваш отец?

– Он обратился в полицию, но она не приняла угрозы всерьез. Они сказали, что поляки чересчур романтичные и возбудимые люди, в ссоры которых лучше не вмешиваться. Тогда мой отец нанял охранять меня двух частных детективов, но они не сумели помешать двум покушениям: внезапно, без всякой видимой причины вспыхнул пожар в моем номере в «Уолдорф Астории», а потом меня чуть не задавили у выхода из Сентрал-парка... Я стала умолять отца увезти меня из Америки. Мне и раньше там не нравилось: люди чересчур категоричны, грубы, очень часто плохо воспитаны и слишком самодовольны!

Только не говорите, что там не нашлось не скольких мужчин с хорошим вкусом, готовых пасть к вашим ногам и предложить вам защиту! – усмехнулся Альдо. – Как? Ни единого поклонника?

– Скажите лучше, что их было слишком много! До такой степени, что невозможно было разобраться, кто искренний, а кто нет. Не забывайте, что я – молодая вдова, очень богатая и довольно красивая!

– Кто ж такое забудет! Значит, перед вами стоял такой трудный выбор, что вы вспомнили обо мне?

– Нет, – ответила молодая женщина с таким простодушием, что Альдо невольно улыбнулся. – Я спряталась было у брата – у него великолепное поместье на Лонг-Айленде, но вскоре я почувствовала себя там не в своей тарелке. Этель, моя невестка, довольно милая, но они с Сигизмундом ведут совершенно безумную жизнь: праздник за праздником, дом никогда не пустует. Не знаю, как мой брат выдерживает такое изнурительное существование!

– Должно быть, оно ему нравится. Но почему же вы, в таком случае, так надолго там задержались? Что вас удерживало – ведь у вас есть собственность и в Англии, и во Франции? Не считая, конечно, того, о чем мне неизвестно?

– Я думаю, благоразумие. Отец уверял, что лучше всего надолго оторваться от Европы – пусть улягутся волнения, вызванные этим злополучным делом. Ему казалось, что на это нужен примерно год. Тем временем он начал понемногу заниматься делами. Там это очень просто, если у вас есть средства. Он вошел в азарт и объездил всю страну. Можно даже сказать, что им овладела жажда наживы...

– Объездил всю страну? Странный способ охранять вас!

– О, я все время была среди людей, но скучала, ужасно скучала! До такой степени, что иногда радовалась, что мне страшно: это, по крайней мере, занимало меня. И вдруг, в один прекрасный день, я узнала, что Джон Сэттон приехал в Нью-Йорк. Ванда видела его на улице. Меня охватила паника. И я сбежала, воспользовавшись отсутствием отца.

– Отличная идея! Но я бы на вашем месте предпочел встретиться с врагом лицом к лицу. Что он мог вам сделать?

– Да я и встретилась! Это было ужасно. Он по-прежнему убежден, что я убила моего мужа, и говорит даже, что у него есть доказательства...

– Что же он до сих пор ими не воспользовался? – с презрением спросил Альдо.

– Он придумал способ получше: говорит, что влюблен в меня и хочет жениться. Я оказалась как в тисках – с одной стороны он, с другой – поляки. Оставался один-единственный выход: исчезнуть. Что я и сделала с помощью Ванды и моего брата. Сигизмунд достал мне фальшивый паспорт.

– Похоже, он сохранил хорошие отношения с уголовным миром?

– В Америке можно раздобыть все, что хочешь, были бы деньги. Теперь я – мисс Энни Кзмпбелл. Сигизмунд взял мне и билет на «Францию».

– А вы сказали вашему милому братцу, куда направляетесь? Сообщили ему, что собираетесь ко мне?

Она свирепо взглянула на него:

– Смеетесь, что ли? Самый подходящий для этого момент! Сигизмунд ненавидит вас...

Слишком мягко сказано! Я бы сказал, он испытывает ко мне омерзение. И, наверное, я ответил бы ему взаимностью, если бы думал, что он того стоит.