Жажда возмездия - Жюльетта Бенцони Страница 16

Услышав, что кто-то вошел в ее темницу, она испуганно обернулась, показав маленькое худое лицо со следами царапин и побоев. Такими же были ее руки и ноги и, видимо, все тело. Со слезами на глазах Фьора бросилась на колени рядом с ней, не боясь запачкать свое платье, думая лишь о том, как снять с несчастной цепи.

— Не бойтесь, — сказала она с нежностью. — Мы пришли освободить вас. Ваш палач мертв. Скажите нам только, кто вы?

Пленница открыла рот, но смогла произнести лишь какие-то непонятные звуки, несмотря на огромное усилие, от которого слезы появились в ее бесцветных глазах.

— Боже мой! — вздохнула Фьора. — Может, она немая?

— Может быть, — сказал Деметриос. — Отойди-ка в сторонку и позволь мне заняться ею. Не утруждайте себя словами, — мягко сказал он, обращаясь к пленнице. — Мы уведем вас отсюда, будем ухаживать за вами.

Мы ваши друзья. Надо разорвать или как-то отпереть эти цепи, — обратился он к Эстебану. — Ключ должен быть где-то в доме.

Эстебан ушел, но быстро вернулся, держа ключ, который обнаружил вместе с другими ключами в комнате покойника. Он снял железные наручники, и все увидели страшные кровоподтеки на запястьях пленницы.

Не говоря ни слова, Эстебан наклонился, взял ее на руки и направился к двери, не забыв пригнуть голову.

Фьора и Деметриос последовали за ним. Они поднялись в кухню, и Деметриос опустил крышку люка. Стук падающей крышки смешался с сильным ударом грома.

Деметриос открыл дверь с осторожностью, чтобы убедиться в том, что улица безлюдна. Удары молнии следовали один за другим, и оставалось надеяться, что в такую непогоду им не встретится ни одна живая душа.

Фьора подняла свою накидку и накрылась ею. Они собирались уже выходить, когда Деметриос обратился к Эстебану, несшему, словно перышко, легкую пленницу:

— Дай ее мне! — сказал он. — А сам пойди проверь, не очнулся ли слуга.

— Это неважно, ведь он связан и ничего не видел.

— Как хочешь. Я думаю, что бесполезно возвращать ключ его брату. Дай его лучше мне. Я его выброшу в реку.

Когда они дошли до угла улицы Форш, пошел такой сильный дождь, что они мгновенно промокли до нитки. хотя им оставалось сделать всего три шага. Хляби небесные разверзлись, выливая потоки воды. За несколько секунд образовалось множество ручьев, а мирный и мелкий Сюзон превратился в бушующую реку. Беспрестанно гремел гром и сверкали молнии. Под этот грохот они вернулись домой, все же соблюдая осторожность.

Фьора сразу же заявила, чтобы незнакомку отнесли в ее комнату, но Деметриос любезно решил разделить свою постель с «секретарем». В конце концов спасенную поместили в комнату Эстебана, где Леонарда уже суетилась вокруг нее. Она отправила кастильца на кухню разогреть воды и с помощью Фьоры освободила несчастную от ее грязных лохмотьев. Ее тело было худым, со следами побоев.

— Ей около двадцати лет, — предположила Леонарда и добавила, осмотрев слегка вздутый живот:

— Уж не беременна ли она?

— В этом не будет ничего удивительного, учитывая то, что я услышала в прошлый раз, — сказала Фьора. — Один из этих скотов развлекался с ней, а может быть, и оба.

Деметриос, который выходил к себе взять все, что ему понадобится, появился в этот момент и опроверг диагноз Леонарды:

— Я не думаю. Но я задаюсь вопросом, кто она и почему эти мерзавцы лишили ее свободы?

Незнакомка продолжала молчать. Она закрыла глаза и позволяла ухаживать за собой, словно у нее не было сил сделать хоть одно движение. В руках осматривающего ее Деметриоса она была вялой, словно тряпичная кукла.

— Ее, видимо, часто били, потому что некоторые следы побоев были уже старые, и, без сомнения, ей почти не давали пищи, но у нее от природы было хорошее здоровье.

— Она вроде бы немая? — спросила Фьора. — Может быть, ей отрезали язык?

Деметриос тотчас же убедился, что это было не так, затем сказал, что люди могут лишиться дара речи от страха и от зверского обращения, временно или навсегда.

— Когда ей будет получше, мы попробуем это выяснить, — добавил он. — А пока еще слишком рано.

Леонарда и Фьора тщательно вымыли молодую женщину, затем надели на нее одну из рубашек Фьоры. Они смазали мазью ее запястья, кровоточащие от наручников, и забинтовали их тонкой тканью. Потом они занялись ее лицом. Смыли с него всю грязь и следы крови.

— Какие прекрасные волосы! — воскликнула Фьора, проведя рукой по спутавшимся прядям. — Как жаль, что они такие грязные! Надо бы их вымыть!

— Будьте уверены, что мы не преминем это сделать, когда у нее для этого будет достаточно сил. О! Смотрите, она открывает глаза!

Обе женщины и грек склонились над незнакомкой.

Она посмотрела на три склонившиеся над ней фигуры и безуспешно попыталась улыбнуться.

— Здесь вы в безопасности, — тихо сказала Фьора. — Больше никто вам не посмеет сделать ничего плохого, а мы позаботимся о вас.

— Начнем с того, что дадим вам поесть, — сказала Леонарда, — и выпить немного молока.

— В эту грозу ваше молоко, наверное, скисло, — сказал Деметриос. — Сделайте ей лучше липовый настой и добавьте щепоточку вот этого, — продолжил он, протянув ей маленькую деревянную коробочку из окрашенного дерева.

Деметриос вернулся к кровати и посмотрел на лицо несчастной женщины, такое же бледное, как и подушка.

Вдруг он нагнулся, взял подсвечник, стоявший у изголовья, и поднес его к лицу незнакомки.

— Ты знаешь, эта несчастная похожа на тебя?

— На меня?

— Да, правда, не очень сильно. Скорее всего она похожа на того молодого человека, которого мы отправили на войну.

— На Кристофа? Ты думаешь, что она родом из нашей семьи?

Леонарда вернулась, неся настой. Пока он остывал, Фьора рассказала ей о предположениях Деметриоса, добавив, что она не может себе представить, кем была эта молодая женщина.

Зато Леонарда представляла. Рассмотрев более внимательно лицо с закрытыми глазами, она напомнила Фьоре рассказ, что-то вроде исповеди, которую одним весенним вечером Франческо Бельтрами сделал своей дочери:

— Вспомни! Он упомянул, что у твоей матери была дочь от Рено дю Амеля. Я могла бы поклясться, что это она. В таком случае ей должно быть двадцать лет, как я и предполагала.

— Его дочь? И он смог так жестоко обращаться со своей собственной дочерью? Да еще в течение многих лет? Это невозможно: она бы давно умерла в таких условиях…

— Ты ошибаешься, — сказал Деметриос. — Известны заключенные, и среди них женщины, которые выживали в диких условиях. Человеческая выносливость может быть просто поразительной, в особенности когда речь идет о молодых. И теперь я уверен, что прав: эта молодая женщина — твоя сестра, Фьора!