Причуды богов - Елена Арсеньева Страница 16

Сколько ни силилась Ангелина объяснить, отчеголюди не сваливаются, девочка ничего не понимала и все более и более приходила вволнение. В воображении ее рисовалось мрачное, бесконечное пространство; срединего, как светлая точка, Солнце; перед этой светлой точкой наш земной шарвместе с Юленькиным домом с одуряющей быстротой вертится и несется безостановки, а дом, того и гляди, полетит с него в бездонную пропасть.

Эта картина так поразила Юленьку, что онаударилась в слезы. Матушка, глядя на нее, смеялась и плакала вместе.

Тут пришел князь Никита. Обнял жену с дочкой,обеих усадил к себе на колени и, держа в крепком кольце своих рук, сказал, чтолюдей крепче всех непонятных сил приковывает к Земле сила любви, и тот, ктолюбит и кого любят, может ничего не бояться: его не сорвет с Земли вселенскимвихрем, не унесет в черные бездны!

Юлия словно увидела отца: его открытое,благородное лицо, дерзкий, насмешливый взгляд, его блестящий мундир, высокийсултан на шляпе, звезды на груди, множество крестов на шее – в детстве Юлия помнила,он иногда снимал кресты и давал дочке их подержать, поглядеть с восхищением надрагоценные камни, на тончайшие эмалевые лики святых… Она снова увиделафиалковые глаза матери, ее смеющиеся губы, ее золотые, сказочно прекрасныеволосы…

На душу словно бы камень налег. Где отец сматерью?! Что произошло?! Живы ли?!

Отдаленные голоса послышались внизу,замелькали факелы, и Юлия бездумно ринулась туда, как мотылек на свет, однако,добежав до лестницы, замерла испуганно, услышав:

– Да мы уже были в этом доме! Славнопоживились!

Грабители! Это вернулись грабители.

– Погоди, – сказал другой. – Я видел– сюда прошмыгнула какая-то женщина. Может, кто из хозяев воротился?

Первой мыслью Юлии было огромное облегчение:слова «может, кто из хозяев воротился» означают, что им, этим хозяевам, удалосьуйти, скрыться! Слава богу!

Эта радостная надежда обессилила Юлию,заставила забыть об осторожности – и громилы увидели ее:

– Вот она! Гляди!

Огромными скачками они понеслись по лестнице,прыгая через две, три ступеньки, но Юлия не стала ждать.

Добежать до своей спальни, заложить дверьобломком стула было делом мгновенным.

Теперь к окну. Ох, оно уже заклеено на зиму,подбито, закрыто накрепко! Сама виновата – вечно мерзнет, вот у нее в комнаткепервыми и заделывают окна!

Нет, не открыть! Надо бы постучать позадвижкам, да нельзя, шумно! Грабители рыщут из комнаты в комнату,переворачивают мебель, ищут ее, на звук сразу сбегутся. Ох, что делать, чтоделать? Может быть, отсидеться в шкафу? А если найдут? Они убьют ее здесь же, вэтой комнате, но сначала…

Юлия бросила взгляд на свою разореннуюкровать: тюфяки сбиты, перинка валяется на полу, простыней вовсе не было. Да,прямо вот здесь они распнут ее – оба вместе или поочередно. Теперь Юлия ужезнала, что делает мужчина с женщиной, и воображение тотчас нарисовало страшнуюкартину: она, голая, распялена на кровати, и эти двое, не раздеваясь, толькоспустив штаны, возятся на ее бьющемся теле, отталкивая друг друга; потом еебьют, чтобы не дралась, придавливают голову подушками; грязная, грубая плотьстремительно врывается в нее, а содрогания придушенной жертвы становятся всеслабее и слабее, так что второму насильнику достается уже мертвое тело…

«Чего ж ты стала?» – тут же крикнула Юлия самасебе и легко, будто перышко, схватила тяжеленную, хоть и маленькую дубовуюскамеечку, стоявшую у печки. У нее в запасе были секунды: голоса слышались ужевозле двери.

«Ну, Господи, благослови!»

Подбежав к окну, Юлия швырнула скамейкою встекло, метя по широким переплетам.

Звон разбитого стекла смешался с торжествующимкриком: «Она здесь!» – и дверь затрещала под ударами.

Юлия сорвала салоп, вытолкнула вобразовавшуюся щель, из которой хлынул стылый, пахнущий снегом воздух. Инстинктподсказывал: от бандитов, может быть, спасется, но без салопа уж точнозамерзнет, простудится до смерти в такую ночь, как эта! Потом упала плашмя наподоконник, стараясь не думать, что будет, если остатки стекла из верхнихпереплетов рухнут на нее.

Бог миловал! Она выскользнула из окна безпомех и повисла на толстых лианах плюща, плотно оплетшего стену. Листья с нихуже осыпались, плети загрубели, и Юлия изорвала в кровь ладони, пока спустиласьсо второго этажа. Уже почти над землей она чуть не сорвалась, запутавшись вподоле амазонки, который отцепился от пояса, но все обошлось: спрыгнула, упалана четвереньки, как кошка, выпрямилась. И, не забыв подхватить брошенный салоп,ринулась прямиком через парк к ограде, к заветной калиточке – последнему путиотступления.

– Держи, держи! – заорали сверху распаленные,разочарованные голоса. – Уйдет!

Да где там! Уже ушла!

Вырвавшись из парка, Юлия вихрем понесласьчерез Краковское предместье на Медову улицу. Путь ее лежал на Подвале, ибо этобыло единственное место, где она могла сейчас найти убежище. Еще не знаятолком, что произошло, она почти не сомневалась: такая же участь, как домАргамаковых, постигла дома и других русских сановников, а потому сейчас лучшене бежать к Шумиловым, Нессельроде, Ковалевским или другим знакомым. Ближе илегче добежать до Подвале, где жила ее старая нянька.

И вот наконец-то он, маленький двухэтажныйдомик в глубине двора! Юлия прильнула к воротам, заколотила в них, ловя ухомэхо тяжелых шагов: к ней кто-то приближался в темноте. Ворота были заложены.Юлия отпрянула в тень, молясь, чтобы путник, кто бы он ни был, прошел мимо, незаметив ее, но Бог сегодня был не на ее стороне: шаги остановились рядом, инастороженный высокий голос спросил:

– Кто то ест?

Юлия молчала, сдерживая дыхание. Голоспоказался ей знакомым, но она боялась отвечать, жалась к забору, зная, чточеловек не видит ее – так же, как она не видит его в этой кромешной тьме. Итут, словно по заказу, луна выглянула из-за туч, осветив и дрожащую фигуруЮлии, прижимавшуюся к забору, и салоп, который ей пока некогда было надеть, иее бледное, смертельно испуганное лицо. И человека, стоявшего перед ней:малорослого, с лобастой головой, на тоненьких кривых ножках, но длиннорукого, сширокими плечами, придавленными тяжестью огромного горба.

При виде этого чудовища Юлия выронилазлополучный салоп, прижала руки к груди и, с трудом переведя дух, сказаласердито:

– Да ну тебя, Яцек! Как же ты меня напугал!Скажи, бога ради, что тут происходит? Что за безумие?

– Безумие? – медленно повторил горбунсвоим пронзительным голосом. – Нет! Никакого безумия нет! Это восстание!

* * *