Скандальная связь - Дженет Маллани Страница 16

Я пожимаю плечами:

— Ничего я не выдумывала, Марсден — моя девичья фамилия.

— Мэм, вам не следует здесь находиться. Это неприлично. Вы что, и вправду считаете, что лорд Шад приютил бы у себя скандально известную миссис Уоллес?

— Нет, сэр, но эту роль я уже отыграла, а теперь поменяла амплуа. К тому же именно вы предложили мне сменить род деятельности. Так что я последовала вашему совету. И у меня не меньше прав здесь находиться, чем у вас.

Мы проходим через холл и поднимаемся по лестнице.

— Зачем вы за мной идете? — спрашиваю я.

— Я должен дать указания лакеям, чтобы он и разобрали вашу проклятую кровать, мэм, потому что вам нельзя здесь оставаться.

— Не очень-то благородно с вашей стороны.

— Если бы я был благородным человеком, мэм, я сам покинул бы этот дом. — При этих словах на его лице отразилось горе.

— Это уж как пожелаете, сэр. Но единственный человек, который вправе указать мне на дверь, — это лорд Шад, однако если я узнаю, что вы раскрыли ему мое прошлое, я скажу ему, что в Лондоне вы воспользовались своим положением хозяина отеля и совратили меня.

— Что?!

Мы уже стоим на верхней площадке, и я опасаюсь, что если мы все-таки вцепимся друг в друга, то неизбежно скатимся по ступенькам вниз.

Мы сверлим друг друга взглядами. И я борюсь с искушением дать ему пощечину.

— Мэм… я… вы… это же вы меня совратили!

— Ах, ну да, конечно. А еще я могу проговориться насчет того, что вы питаете нежные чувства к леди Шад. Она очень красивая женщина, и я вас не виню. Ее муж, может, и посмеется над этим, но будь я мужчиной, не стала бы перебегать дорогу лорду Шаду…

— Довольно. — Он разворачивается и, чеканя шаг, идет к моей спальне.

Я, чуть медленнее, следую за ним.

— Что, вы еще не закончили? Ну же, Мэтью, пошевеливайтесь. Марк, деталь, которую ты держишь, сюда не подходит, это любому понятно. Ужин через час, а вам еще нужно переодеться в ливреи…

Кажется, я остаюсь. Но должна признаться, это пиррова победа.

На следующее утро мы с Амелией приступаем к занятиям, но сначала она ведет меня знакомиться с ее родителями, кучером мистером Прайсом и его женой. Они явно очень любят ее и друг друга и гордятся, что их дочь занимает более высокое положение в мире, чем они, а Джон, их младший сын, явно пойдет по ее стопам. У них есть и третий ребенок — прелестная светловолосая девочка Эмма лет шести на вид. Уж она-то точно не может быть внебрачной дочерью лорда Шада. Она не похожа на старших детей, но я припоминаю, что леди Шад рассказывала про рыжего кота. Удивительно, как сумел измениться лорд Шад. Я видела, что хоть он и смотрит на меня оценивающе (пусть бы даже и в таком убогом наряде), однако в его жизни есть только одна женщина, и это его жена.

— Нужно пойти в птичник и собрать яйца! — восклицает Амелия. Она повязывает фартук, надевает широкополую соломенную шляпу, берет корзину и тащит меня на улицу. — Вы любите кур, миссис Марсден?

— Жареных, — отвечаю я.

— На редкость глупые создания.

Она отпирает калитку, и мы оказываемся в закутке, где во множестве прогуливаются птицы и клюют зерно.

На нас с шипением бросается гусь.

Я визжу.

— Он вас не обидит. Хватит, Оберон! — Она машет на него фартуком, и гусь удирает.

С величайшей гордостью она знакомит меня с птичником. У меня голова кругом идет от шекспировских имен, которые она дала своим подопечным. Вот петух, такой же злобный, как и Оберон, его зовут Тит Андроникус. Она грозит свернуть ему шею. Куры суетятся у моих ног и, принимая шнурки моих ботинок за червячков, пытаются склевать их. У них есть уютный закуток с корытом, полным сена, и Амелия предлагает мне согнать кур, чтобы забрать яйца.

Куры теплые и мягкие и издают нежные воркующие звуки, чем напоминают мне маленькую Гарриет.

Утки плещутся в грязном пруду и вразвалочку ходят вокруг. Амелия ищет еще яйца. Она уверяет меня, что утки гораздо умнее кур, но мне что-то в это не верится.

— Выходит, ты большая поклонница Шекспира? — замечаю я после того, как мне представляют лучшую несушку, Порцию [3], и главную утку по имени Джульетта.

— О да, больше всего на свете мне хотелось бы выступать на сцене.

Интересно, какого мнения на этот счет лорд Шад?

— А мистер Марсден, театральный управляющий, случайно, не ваш родственник? Прошлым летом здесь гастролировала его труппа. Прекрасное представление!

Я уже уяснила, что самая лучшая ложь — та, которая ближе всего к правде, и поэтому отвечаю Амелии, что да, мол, мистер Марсден мой родственник, но подробности не вдаюсь. Мало кто знает, что скандально известная миссис Уоллес — дочь этого человека, но я предпочитаю не рисковать.

— Это очень рискованная профессия, — сообщаю я ей. И впрямь рискованная — никто не знает, когда в очередной раз придется отбиваться от любвеобильного Отелло. — И конечно, истинной леди она не подходит.

— Но, миссис Марсден, — она умолкает, пересчитывая яйца в корзине, — я не леди и никогда такой не стану. Должность птичницы — это большая милость, за которую я очень благодарна, потому что на кухне мне платят за яйца и птицу. Но я вовсе не уверена в том, что хочу всю жизнь ходить за птицей и висеть на шее у дяди Шада. Возможно, мне удастся удачно выйти замуж, хотя я на это не очень рассчитываю. Как вы думаете, может, мне стать женой мистера Бишопа?

— Мистера Бишопа? А ваш… то есть я хотела сказать, лорд Шад вам это уже предлагал? — Почему-то мне до крайности не по себе от этой мысли.

— Нет-нет, но мистер Бишоп рядом, и это вполне реально.

— Разумеется, эти факторы добавляют джентльмену очков.

— Знаете, я бы с радостью вышла замуж за Бенедикта из «Много шума из ничего». Или за Генриха Пятого. Только не за Гамлета, он слишком занудный. Мне бы не хотелось быть женой человека, который столько времени тратит на разговоры с самим собой.

Мы возвращаемся в дом. Амелия несет корзинку с яйцами и оживленно рассуждает о том, каково было бы иметь в мужьях того или иного шекспировского героя.

— Миссис Марсден, простите, что спрашиваю, но сами вы когда-нибудь выступали на сцене?

Я готова надавать себе оплеух: это ж надо было так себя выдать!

— Всего пару раз, в любительских спектаклях. Все было до крайности прилично.

— И мистер Марсден не предлагал вам играть?

— Он очень дальняя родня.

Хоть мы и недалеко отошли от птичника ни один петух не закричал, когда я отреклась от отца. И то, что любовь к нему измеряется милями, которые нас разделяют, ничего не меняет.