Змеиное гнездо - Виктория Холт Страница 15

На кухне росло возмущение, которое зачастую в открытую выражали Керквеллы. Они понимали не больше моего, почему мисс Грей позволено было остаться в доме или почему она возвышена над другими слугами. Она выступала в роли разрушительницы не столько из-за манеры поведения – на самом деле она как будто хотела иметь со всеми добрые отношения – сколько из-за того, что была другой, а люди подозрительны ко всему, что не укладывается в привычные для них рамки.

После смерти мамы прошло почти девять месяцев. Все чувства мои пребывали в смятении. Как часто мечтала я о том, чтобы рядом была Лилиас и я могла бы с нею обо всем откровенно поговорить. Меня мучило беспокойство, он лихорадило весь дом; а затем неожиданно я обнаружила путеводную нить, которая многое разъяснила. Словно я нашла ключик, открывавший дверь… к знанию.

Это случилось ночью. Я не могла заснуть и лежала, ворочаясь с боку на бок, как вдруг уловила легкий шум. Я села на кровати и прислушалась. У меня не было сомнения в том, что я слышу легкие шаги по коридору мимо моей комнаты.

Я встала с кровати и чуть приоткрыла дверь. И успела увидеть на лестнице чью-то фигуру. На цыпочках я подбежала к перилам и ясно увидела мисс Грей. Она была в ночной рубашке, сильно отличавшейся от моей, застегнутой до самого горла. На гувернантке был прозрачный бледно-зеленый пеньюар в кружевах и лентах. Волосы свободно лежали на плечах.

Что с нею? Она ходит во сне? Будить ее нельзя. От кого-то я слышала, что для лунатиков это очень опасно. Бесшумно я последовала за мисс Грей.

Она спустилась с лестницы и пошла по коридору. Остановилась у спальни хозяина дома.

Она открыла дверь и вошла. Я, остолбенев, ждала, что будет дальше. Что она делает? Что теперь произойдет? Ведь она разбудит отца.

Вся трепеща, я ждала. Ничего не происходило. Я стояла и смотрела на дверь. Отец уже должен был проснуться.

Я ждала. Босые ноги замерзли. Ничего не происходило.

Я поднялась по лестнице и постояла наверху, смотря вниз. Пролетала минута за минутой… а моя гувернантка все еще была в спальне отца.

Теперь я знала, почему она оказалась в нашем доме… почему была так непохожа на гувернантку. Истина открылась мне, словно озарение.

Она не была гувернанткой. Она была возлюбленной моего отца.

Я лежала в постели и размышляла о том, что же все это означает. Ведь отец такой набожный! Его прямо-таки взбесило поведение Китти. Как же мог он поступить так по отношению к служанке, если сам вел себя подобно ей? Разве дозволено человеку такое лицемерие? Мне было дурно до отвращения.

Значит, отец взял ее в дом для того, чтобы по ночам она приходила к нему. Он отдал ей мамино кольцо с рубином, которое на самом деле принадлежало мне. И это мой отец – достойный семьянин, которого так уважают в городе. А ведь он уже позволил мисс Грей занять место мамы.

Я не знала, что мне делать. Хотела пойти к ним в комнату и все им сказать… как тетя Роберта о Китти и Хэмише. Сказать, что я думаю о них. Не столько о том, чем они занимались – об этом я ничего не знала; я хотела выказать презрение человеку, который берется судить других, а сам делает то же самое.

Что было в моих силах? Покинуть дом. Глупо! Куда мне было деться? К Лилиас? Опять-таки глупо. Дом лейкмирского викария не мог принять всех, кто оказался в беде. К тому же мои страдания никак не назовешь бедой.

У меня были дом, пища, комфорт, но я знала, что уже не смогу смотреть в глаза отцу.

А что же мисс Грей? Я не слишком задумывалась о ней. Она не была дамой. Я это знала. Я признавала, что она чрезвычайно красива и привлекательна. Я даже допускала мысль, что ее считают обольстительной. Но отец… как он мог?

Как мне следовало поступить? Что сказать при встрече с ними? Ничего – такой ответ казался наиболее разумным. По крайней мере до тех пор… пока я не придумаю, как действовать.

Будь здесь Лилиас, все пошло бы иначе. Но Лилиас покинула дом. Если бы этого не произошло, в доме не появилась бы мисс Грей.

Это отец пожелал, чтобы мисс Грей жила в доме. По нелепой случайности Лилиас уволили за преступление, в котором, я не сомневалась, она неповинна.

Я заплутала в дебрях своих мыслей. Была сбита с толку, растеряна, потрясена истиной, внезапно открывшейся мне.

Я хотела бы исчезнуть… из этого дома. Я написала Лилиас, но, конечно, не смогла отобразить в письме смятение, царившее во мне. Но – увы – не имела возможности поговорить с подругой.

Отец не заметил, что мое отношение к нему изменилось. Иначе обстояло дело с мисс Грей. Она все увидела сразу.

– Что-нибудь тревожит тебя, Девина? – спросила она.

– Нет, – солгала я.

– Ты как будто…

– Что как будто? Мгновение она колебалась.

– Стала другой… словно у тебя что-то на уме. Я взглянула на нее и увидела ее и отца в постели, как до того видела Китти с Хэмишем. Мне стало дурно.

– Ты здорова?

– Да.

– У меня впечатление, что тебя подташнивает.

Да, верно, подумала я. Меня тошнит, когда я думаю о вас и отце.

Отца я ненавидела сильнее, чем ее. Я рассуждала так: для нее это естественное течение жизни. Ее не потрясла история Китти и Хэмиша, и она даже не попыталась изобразить смятение. Она была заодно с Хэмишем: человек есть человек. Эта их истина относилась к ним самим… и, как оказалось, к моему отцу. Он только воздевал в ужасе руки, когда грешили такие девушки, как Китти, ходил в церковь, молился и благодарил Бога за то, что не похож на других людей.

Затем мысли мои обратились к Лилиас. Как странно, что ее прогнали совсем незадолго до того, как отец решил нанять новую гувернантку. Однако Зилла Грей не была гувернанткой. Распущенная женщина, она пела в мюзик-холлах. Отец связался с нею, и потому его никак нельзя было назвать добропорядочным человеком, каковым он хотел казаться.

Я снова вернулась к Лилиас. Кто же подложил ожерелье к ней в комнату? Чем больше я об этом думала, тем более странным казалось мне то происшествие. А не мог ли отец желать выдворения Лилиас из дома, чтобы удобнее было ввести в него Зиллу Грей… чтобы той было проще делить с ним по ночам ложе.

Он сам выбрал ее и открыто сказал об этом. А ей не составляло труда изображать образованную женщину, хорошую гувернантку, благовоспитанную даму, переживавшую трудные времена. Потому она и взялась учить меня светским премудростям. Открытие поразило меня. Я чувствовала, как горькие волны обиды накатывают на меня.

Что же они сделали с Лилиас? Она должна теперь жить с несмываемым клеймом. Люди будут говорить, что ее уволили за воровство, ведь пропавшее ожерелье нашли в ее комнате. Я с самого начала считала, что кто-то его подбросил к ней. Теперь же оказывалось, что этот кто-то мог иметь весомые основания для своего поступка, и меня жгло желание узнать точно, кто это был.