Лабиринты судьбы - Марина Преображенская Страница 15

Он словно ждал нас. Высокий, смуглолицый, с темными, почти черными глазами редкой миндалевидной формы в обрамлении густых и длинных ресниц. Волосы его, казалось, переливались сизым фейерверком, ниспадая на плечи. Он возник так молниеносно, едва лишь Кирилл коснулся кнопки дверного звонка, что казалось, поджидал нас там уже вечность.

— Кирюха! Шельме-ец… Где ты пропадал? Ах ты, красота-то какая! — И тут же, без паузы, приличествующей ситуации, представился мне: — Валерий Иннокентьевич. Ручку-с, мадам… Холодная какая! — произнес он низким рокотом и в легком поклоне коснулся губами моих пальцев. — Ну, да ничего, отогреем. Прошу вас, Друзья мои, проходите. Чаек уже зреет.

Он живо достал чашки с блюдцами, сыр, тонкими ломтиками нарезал колбасу и хлеб, аккуратно кубиками выложил масло и, пододвигая табуретки к столу, пригласил последовать своему примеру.

Пока чай дозревал, Валерий Иннокентьевич, удивительным образом сочетая учтивую интеллигентность и нахальную бесцеремонность, за считанные минуты успел разобраться в ситуации.

— Все ясно, Кир. Подробности позже. Как насчет освежиться?

— Да я, собственно, за рулем… А! Пропадать, так с музыкой! — Кирилл вздохнул с видимым облегчением и стал наблюдать за хлопотами гостеприимного хозяина.

К тому, что уже было на столе, Валерий Иннокентьевич добавил бутылочку «Армянского» и небывалые по тем временам маслины.

— К маслинам-то водочку бы…

— Водочки-с? Будет сделано. — Валера тряхнул густой шевелюрой и подмигнул почему-то мне, будто эта просьба исходила от меня, а не от Кирилла. — Водочку — это я мигом. Эка невидаль… А знаете ли вы, что водку на Руси живой водой называли? — спросил он, возвращаясь на кухню с бутылкой «Столичной».

— Вот то-то я и гляжу, как водка на столе, так русский мужик прямо оживает. Живая вода, она и есть — живая. Видать, уже в генную память проросло. И главное, что замечательно, — живость такая разудалая, шальная такая. Прямо сладу нет, а говорят — алкоголизм, за-ви-си-мость ор-га-низь-ма, — зачем-то прокартавил Кирилл. Видимо, эта «зависимость» мужикам напомнила нечто из их прошлого, потому что они переглянулись и расхохотались.

— Да, Кир, когда зависимость — это уже плохо, это уже мертвая вода.

— Вот я тоже о том же. Как «живой» переберешь, так в дугу. Мертвец. Хоть в лоб, хоть по лбу.

— Слушай, Кир, а может, это наши в рецепте напутали. Ну, с технологией приготовления перемудрили?

— Да вряд ли перемудрили. Утром ведь, когда очухаешься от остекленения, так за ту же бутылочку и цепляешься. Глоток — и ты уже сокол! Живая, живая, не сомневайся! Все дело в дозировке.

— И то правда. В старину по каплям принимали. Ну что, капнуть?

— Спрашиваешь!

Валера откупорил бутылку, подставил рюмки трилистником, чтоб ловчее перемещать, и нацелился уже было разливать, как Кира одну из рюмок перевернул вверх дном.

— Что, дама хворает?

— Нет, не пьет.

— Ну, значит, хворает. Потому как всякий здоровый человек…

— Вот-вот: ЧЕЛОВЕК. А дама, какой же она человек?

— А кто же я? — Несмотря на шутливый тон, такое высокомерное замечание меня несколько задело. Нет, я, конечно, не феминистка, но, видимо, еще со времен матриархата в моих генах осталась память, несколько отличная от видоизмененной под влиянием алкогольной агрессии памяти мужского племени.

— Ириш, шутим же, — Кирилл сделал виноватое лицо.

— Так вот, я продолжу… Потому как всякий здоровый человек…

— Ириш, ну прости.

— Да ладно тебе, проехали, — я нехотя отмахнулась.

— Нет, ну вы мне дадите продолжить? — Валера насупился.

Кирилл с легкостью переключил свое внимание на друга, взял уже наполненную рюмку и, поднося ее к губам, великодушно согласился:

— Продолжай. Только покороче.

— Ну да… А о чем это я, собственно?

— Потому как всякий здоровый человек… — напомнил Кирилл.

— Ага… Это человек не больной, — неожиданно завершил Валера. — Так давай выпьем, чтоб все были здоровы!

— Я уже, — крякнул Кирилл, надкусывая бутерброд.

Чай был великолепным. Мужики трепались о каких-то пустяках, вспоминали общих знакомых и травили анекдоты, за которыми волочилась длиннющая борода. Но анекдоты, как и общие знакомые, с которыми они оба давно уже не встречались, вероятно, увлекали их сильнее, чем моя разобиженная, угрюмая персона.

День неимоверно растянулся, и я под шумок вышла из кухни в поисках более спокойного уголка.

Всего в малогабаритной «распашонке» было две комнатушки. Чистенькие, со вкусом обставленные, тем не менее они сквозили какой-то необъяснимой пустотой. Может, оттого, что, в отличие от уютной кухни, эти комнаты казались нежилыми. В них даже воздух был нежилой.

«Одинокий, — решила я. — Или, как Кира, — временно одинокий. Вот вернется жена, застанет меня здесь…»

Додумать я не успела и вздрогнула от неожиданности, когда из-за моего плеча раздался голос Валерия Иннокентьевича:

— Ты с кем разговариваешь?

— Ни с кем, — посмотрела я удивленно.

— Значит, показалось. Ты ничего, не смущайся, располагайся, где понравится. Я вообще-то на кухне обитаю. Там у меня и креслице раскладное. В комнаты почти не заглядываю. Разве вот в эту, в гардероб за бельишком да за мелочью кой-какой. С нами скучно, да? Мужики всегда так, не обижайся.

— Включи телек.

Он подошел к телевизору и нажал на кнопку.

Телевизор натужно загудел, из его недр стал медленно проступать сначала звук, а затем, так же медленно, появилась смазанная картинка настроечной сетки. За кадром читали какой-то текст. Что-то очень знакомое со школьных уроков литературы.

Буквально нескольких фраз мне было достаточно, чтобы узнать «Анну Каренину». Меня раздражал Вронский, и саму Анну я не могла понять. Но в то же время мне было бесконечно жалко и Анну, и ее незадачливого супруга.

— Ты смотри, уже час. Перерыв, — сказал Валера и вновь щелкнул кнопкой.

Почему-то подумалось, что телевизор так же медленно, как оживал, должен уходить из жизни. Но он мгновенно погас и затих.

— К сожалению, даже не знаю, что еще предложить в качестве альтернативы нашему неинтересному обществу. Можете меня за это растерзать, — произнес Валера и широко улыбнулся, обнажая свои не совсем белые, но крепкие зубы. — Может, книжку? — Он подошел к стеллажу и пробежал взглядом по корешкам.

— Мне бы покрывальце, а?

— Во! Точно! Отдохни, а то уж больно вид у тебя усталый.