Блудница - Екатерина Маркова Страница 15

Она сообщила адрес своего пребывания в Париже, и Кристиан еще долго слушал короткие гудки из трубки, которую его побелевшие пальцы никак не хотели возвращать на место…

С букетом белых роз и коробкой конфет застыл Кристиан на пороге номера Марии. Она была одета совсем не для выхода в театр. Короткая, открывающая упругий нежный живот легкая кофточка, шорты на бедрах… и все. Она была босиком, и в глаза Кристиану сразу бросился яркий лак, покрывающий аккуратно круглые лунки ногтей. Он не мог отвести глаз от ее узких нежных ступней, на которых, видимо, по закону той же возбуждающей неправильности, которой была она вся создана, второй палец был самым длинным и, смешно расплющившись на полу, точно главенствовал над остальными собратьями.

— У нас не очень много времени… — пробормотал Кристиан, почувствовав, как вспыхнули и загорелись уши под ее пристальным взглядом.

— Да? — Она подошла к нему совсем близко, так, что их дыхание смешалось, и почему-то сказала:

— Я все время думаю о твоем имени. Отчего оно французское, если сам ты ирландец?

— Наверное, оттого, что я по отцу — ирландец, а моя мать была француженкой, и деда по ее линии тоже звали Кристиан.

— Теперь понятно, — кивнула Мария, глядя на него так серьезно и сосредоточенно, словно проблема, связанная с его именем, является единственно главным, что ее волнует. Она облизала губы и шепотом спросила:

— Так на что у нас не очень много времени?

— Я имел в виду… в смысле… до начала спектакля, — запинаясь, произнес непослушным языком Кристиан, а его руки уже ощущали, как податливо волнуется под ними тело Марии.

Уже через несколько минут, когда эта немыслимая женщина, сама раздев Кристиана и скинув с себя всю одежду, замерла в его объятиях, он с ужасом почувствовал, что впервые в жизни абсолютно бессилен. От безысходности и отчаяния заломило сердце, и Кристиан был готов разрыдаться. Мария замерла на несколько секунд, потом нежным шепотом проговорила несколько фраз по-русски и, властным движением откинув простыню, начала вылизывать его горячим влажным языком. Она облизала его с головы до пяток, совсем как новорожденного кутенка, не оставив обойденной ни одной клеточки умирающего от блаженства тела. Теперь он принадлежал ей безраздельно, его плоть дрожала от вожделения и силы, и он любил ее неистово, бережно и ненасытно…

Они не выходили из номера двое суток и только лишь иногда где-то в самом уголке порабощенного Марией сознания слабо вспыхивала тревожным сигналом мысль о Тине.

Телефон надрывался истерическими звонками, но лишь однажды Мария, вздрогнув, прошептала: «Это Женевьева… Не удивляйся, если она выломает дверь и явится со взведенным курком револьвера. То, что он у нее есть, я знаю точно».

За окном одни сутки сменяли другие, а здесь время встало, лицемерно прикинувшись побежденным и якобы запамятовавшим о роковой участи причастившихся непомерным даром любви и шепчущих обессиленно: «Остановись, мгновенье…»

Ход времени вернул сначала деликатный стук в дверь, а затем, через паузу, звук поворачиваемого ключа в скважине. На этот звук Мария взметнулась с кровати. Облекла себя, как в облако, в белоснежный пеньюар и, чуть прикрыв дверь в спальню, впустила в номер портье. Он зашел с извиняющимся лицом и передал срочное сообщение для мсье МакКинли из Мюнхена.

Это была точно рассчитанная месть Женевьевы. Конечно же, она связалась с клиникой Кристиана, выяснила, что он в Париже, и, вычислив без труда сложившуюся ситуацию, попыталась отыскать Тину.

Стоя под душем, Кристиан обдумывал, что ему необходимо предпринять. Конечно же, он немедленно свяжется с доктором Сэмуэлем, потом закажет билет на самолет и… Он вздрогнул от мысли, что вдруг рейс в Мюнхен окажется возможен в ближайшие часы. Нет-нет, наверняка судьба милостиво подарит ему шанс улететь лишь завтра, и тогда впереди будет весь вечер и ночь… Кристиан отключил горячую воду и, чтобы привести себя в чувство, стоял под ледяным душем, по-прежнему пытаясь найти и не обнаруживая в душе ни малейших угрызений совести. Он старался представить себе Тину в ее больше похожей на обычную жилую комнату больничной палате. И не мог… Его мозг, память, нервы — все было подчинено только Марии, он задыхался при мысли, что минутой спустя вновь сможет заключить ее в объятия…

Когда, запеленатый в махровое полотенце, он вернулся в спальню, Мария сидела в кресле возле круглого изящного столика в брюках и черном свитере и задумчиво крутила шнур телефонного аппарата.

— Ты должен торопиться, Крис, — тихо произнесла она, не глядя на Кристиана. — Твой самолет через два часа. Я забронировала тебе место. И… позвонила Женевьеве. Это правда, что твоя жена так сильно больна? Или Женевьева специально все преувеличивает?

Кристиан опустился на пол у ног Марии и, насильно высвободив ее руку от телефонного шнура, прижал к губам.

— Она… не преувеличивает. Тина в самом деле больна. Более того, она сейчас находится в больнице, и ей, видимо, совсем плохо. Я хотел позвонить туда, но раз самолет так скоро… наверное, теперь и не стоит.

Но Мария уже протягивала ему трубку.

— Ей станет легче, если она узнает, что ты вечером будешь с ней.

Дозвониться до клиники не удалось, и Кристиан почувствовал облегчение от того, что не нужно будет разговаривать при Марии…

В аэропорт Мария не поехала, и их прощание было неловким и поспешным. Зато возле входа к таможенному контролю его ждала взбудораженная Женевьева. Без лишних прелюдий она выпалила:

— И сколько ты ей заплатил за двое суток?

Кристиан с недоумением взглянул на свою бывшую пациентку, которую никогда не видел такой неукротимо разъяренной.

— Ну что? Что ты так смотришь?! А как мне еще реагировать на то, что мою любовницу, которая стоит мне таких денег, о которых тебе и не снилось, уводят средь бела дня! Да еще кто?! Мой драгоценный доктор, которому я по гроб жизни обязана! Я все поняла еще в Москве… Но наивно полагала, что состояние Тины удержит тебя. Мария и это обстоятельство перешибла! Думаешь, это любовь с первого взгляда и все такое? Да у нее такими первыми пол-Москвы вымощено! Мария — проститутка высокого класса! Про-сти-тут-ка! Представляю, какую сумму она тебе выставила за двое-то суток! Пустит тебя по ветру, а потом бросит! Ей никто не нужен! Никто! Кроме единственной дочери, которую она обожает до умопомрачения. Ради нее она, по-моему, готова на все! Если начистоту, а мне перед тобой прятаться нечего — ты два года назад в руках мои кишки держал! Так что чего уж там! Я без Марии не могу жить и держу ее возле себя только тем, что однажды предупредила ее: бросишь меня — сразу дочери все расскажу про твою самую древнюю профессию на свете. Вот так! И не стыдно! Ни капельки! Я умру без нее…

Кристиан был вынужден прервать нескончаемый поток слов Женевьевы. Последнее предупреждение о необходимости опаздывающих пройти в самолет вернуло на землю и разгоряченную балерину. Она замолчала, разрыдалась, бросилась к Кристиану на шею и обжигающим ухо шепотом попросила ради всего святого никогда больше не видеться с Марией…