Лето в присутствии Ангела - Ольга Тартынская Страница 15

Вспомнив эту историю, Лизавета Сергеевна почему-то грустно подумала: «Наверное, у Nikolas тоже было все так… Кто знает, что таит его прошлое?» С чрезмерной пылкостью она продолжала увещевать:

— И все же, Юрий Петрович, я прошу вас хотя бы в моем доме воздержаться от подобных приключений. Вы же сеете разврат!

— Уж не ревнуете ли вы меня, ангелица нежная? Хотелось бы надеяться…

Лизавета Сергеевна поняла бесполезность этого разговора, и ей стало совестно. Еще она поняла, как безумно ревнует Мещерского к его прошлому и неизвестному…

Видимо, на небесах было написано в этот вечер ей лечь спать далеко за полночь. Стоило Лизавете Сергеевне подняться к себе и лечь в постель, как в дверь поцарапались и в спальню проскользнула Аннет.

— Ты почему еще не спишь, девочка моя? — возмутилась Лизавета Сергеевна.

— Ты меня не перекрестила на ночь, маменька, и мне сняться дурные сны. Мне страшно, — жалобно пролепетала Аннет. Она юркнула в постель и прижалась к матери, как часто делала это, будучи совсем ребенком.

— Отчего же дурные сны? Ты читала молитву?

— Ну, маменька, конечно! Я думаю, меня напугала ссора Николеньки и этого противного Александрова. Всегда он недоволен! А просто завидует голосу Nikolas, потому что ему дали петь куплеты, а Александрову нет. Ему медведь на ухо наступил, но ведь Nikolas не виноват в этом, правда?

— Они ссорились при всех? — встревожилась Лизавета Сергеевна.

— Сначала да. Но Николенька велел ему замолчать: после, говорит. А я боялась за него и подумала, будет лучше, если я спрячусь и прослежу. Александров очень сердитый, он еле дождался, когда после ужина все разошлись. Они вышли в сад, а я прокралась следом, хотя мне очень страшно было: там темно.

— И ты подслушивала? — возмутилась Лизавета Сергеевна.

— Но, маменька, а если бы они стали стреляться? Я бы их непременно остановила! К тому же я ничего не поняла из их спора. Александров все сердился, говорил, что Nikolas во всем виноват, и ему надо уезжать.

— В чем виноват? — обмерла она.

— Не знаю. Что-то про Нину, кажется. И еще он сказал: «Я все видел тогда в лесу».

— А Nikolas?

— Я ручаюсь, он готов был задушить Александрова, но только сказал: «После спектакля я к вашим услугам! Мы не должны испортить праздника».

Лизавета Сергеевна не на шутку испугалась. Если дойдет до дуэли, последствия будут ужасны. Прежде всего — Nikolas. Его выгонят из университета. Александрова сошлют на Кавказ, откуда только что вернулся Налимов. Боже, глупые мальчишки! Она отправила девочку спать, перекрестив и поцеловав на ночь, сама же решила немедля переговорить с Мещерским. Сейчас же, непременно!

Не задумываясь о том, насколько это прилично, Лизавета Сергеевна, накинув на плечи свой красный платок, отправилась в столь рискованное предприятие. Ее лихорадило от возбуждения, нервы были напряжены, все чувства обострены. Беспрепятственно добравшись в темноте до комнаты Nikolas, она тихо постучала.

— Войдите, — немедленно прозвучал ответ. Юноша еще не спал, но уже лежал в постели с книгой. Увидев Лизавету Сергеевну, Мещерский от неожиданности растерялся и сел на подушки.

— Простите меня за позднее вторжение, но дело не терпит отлагательства, — дама постояла в нерешительности, не зная, где ей присесть. Кресла стояли в дальнем, темном углу, оттуда вести беседу все равно что из другой комнаты, а ей надо было видеть лицо собеседника. Чуть поколебавшись, Лизавета Сергеевна присела на край кровати. Nikolas чувствовал себя неловко, он поднялся выше на подушки, однако, имея привычку спать без ночной рубашки, не прикрыл голых плеч и груди. Молодая женщина невольно отметила их смуглую красоту, и, стараясь смотреть только в глаза юноши, она приступила:

— Николай Алексеевич, до меня дошла ваша ссора с Александровым. Каковы бы ни были причины, вы не должны, слышите, не должны прибегать к крайним мерам. Вы понимаете, о чем я говорю?

— Да.

— Я прошу, я умоляю вас не делать ничего предосудительного. Вы знаете, как жестоко караются дуэли. Государь безжалостен к дуэлянтам, вам с вашей репутацией тем более надо остерегаться. Прошу вас, не затевайте ссор с Александровым и не поддавайтесь на искушение. Он вспыльчив, самолюбив, но вовсе не злодей.

— Однако как быть, если затрагивается честь не только моя, но и… другого человека? — тихо спросил Nikolas. Он тоже был напряжен и взволнован.

— Чья? Из-за чего ваши ссоры? — горячилась Лизавета Сергеевна.

— Я не могу вам этого сказать, сударыня, простите, — как обычно в таких случаях, ответил Мещерский. Казалось, он боится шевельнуться под одеялом, так ему неловко в этом положении.

— Но если я попрошу вас быть осторожнее? — Лизавета Сергеевна, забыв сама об осторожности и приличии, придвинулась к юноше и взяла его руку.

— Что беспокоит вас больше всего? — спросил Nikolas. — Репутация вашего дома или судьба Александрова?

— И ваша судьба, — добавила Лизавета Сергеевна, не отпуская его рук и чувствуя, как ее лихорадочная дрожь передается Мещерскому.

— Хорошо. После именин я уеду, так будет лучше, — прошептал он. Лизавета Сергеевна поняла, что и такое решение ее совсем не удовлетворяет.

— Нет-нет, я не отпущу вас, — она нежно провела ладонью по лицу юноши.

— Вы требуете от меня невозможного, — потерянно шептал он, ловя губами ее пальцы.

В коридоре послышалась возня, кто-то выходил из соседней комнаты, стояли, очевидно, прощаясь, затем в дверь постучали.

— Гасите свечу! — испуганно прошептала дама. Nikolas погасил свет, они притаились.

— Мещерский, вы спите? — это был Налимов. Не услышав ответа, он пробормотал, — Что за черт, только что был свет!..

Еще раз стукнувшись, Налимов позвал:

— Мещерский, дайте кресало, нечем трубку раскурить!

Лизавета Сергеевна в испуге инстинктивно прильнула к Nikolas, тот осторожно обнял даму и прижал ее голову к обнаженной груди. Молодая женщина отчетливо слышала гулкий стук его сердца, чувствовала щекой твердость мускулов. Потоптавшись за дверью и ворча, Налимов все же удалился к себе. Платок Лизаветы Сергеевны сполз на пол, она осталась в тонкой сорочке голландского полотна с глубоким декольте.

— Вы испытываете меня, — прошептал Nikolas, постепенно теряя власть над собой и сильнее сжимая ее в объятьях.

Лизавета Сергеевна мягко высвободилась, едва справляясь со своим дыханием.

— Вы мучаете меня, — со стоном выдохнул Мещерский, — и всегда ускользаете. Это игра такая?

— Простите, вы меня неверно поняли, — жалко лепетала молодая женщина. — Я сейчас уйду.

— Не надо, останьтесь, — попросил Мещерский. Подобрав платок и поправив чепчик, Лизавета Сергеевна поспешила уйти, уже не надеясь на себя.