Свистопляска с Харриет - Дороти Кэннелл Страница 15

– Не надо ничего менять! – Сердце моё забилось от прилива чувств.

– Какая неистовость! – воскликнула Харриет, отшатываясь в притворном ужасе.

– Только потому, что я без ума от тебя.

– Знаю. – Карие глаза Харриет стали почти чёрными. – И искренне верю, что ты сделаешь для меня всё на свете.

– Я преподнесу тебе луну на тарелке, усеянной звёздами.

– На самом деле я хочу, – произнесла она, уткнувшись в пивную пену, – чтобы ты дал мне обещание.

– Всё, что угодно, дорогая!

– Это должна быть торжественная клятва.

– Непременно!

– Даже не зная, о чём я тебя прошу?

– Я желаю лишь одного… Моё самое горячее желание, моя обожаемая, чтобы этой клятвой я оказал себе великую честь и взял тебя в жёны.

– Морли, мы уже обсуждали этот вопрос. Мне казалось, ты понял, что я не могу выйти за тебя замуж. Не сейчас… до тех пор, пока я не удостоверюсь, что болезнь не вернётся. Я знаю, что это неразумно, но страх не отступает в ту же минуту, когда тебе говорят, что ты здоров. Может, через несколько месяцев, когда я по-настоящему в это поверю. Сердцем… – Харриет прижала руку к груди. – Сердцем я поверю в слова врачей. Будто я ходячее чудо, которому назначено жить вечно. А в этих краях, – на её устах вновь появилась озорная улыбка, – склонны верить в чудеса. Это часть здешней культуры, такая же, как эдельвейсы, яблочный пирог и древние старики. Но если со мной что-то случится, обещай, Морли, что ты отвезёшь меня… то есть мой прах… назад в Англию.

– Ангел мой!

– Дорогой, не перебивай меня. – Она помолчала, нервно кусая губы. – Я никогда не считала себя сентиментальной, но ведь мне никогда ещё не доводилось быть так близко к смерти.

Харриет заплакала, её лицо исказилось, стало почти неузнаваемым. Мне вдруг показалось, что я теряю её, теряю навсегда, и понадобятся все мои силы, чтобы оттащить возлюбленную души моей от края адской бездны.

– Харриет, клянусь выполнить твою просьбу.

– Спасибо, Морли, спасибо.

– Но с тобой ничего не случится.

– Нет-нет, конечно, не случится. Просто я женщина, вот и всё. – Она символически пригубила пиво и встала. – Давай пройдёмся, дорогой. И ты расскажешь мне о своей семье. В конце концов, если когда-нибудь я познакомлюсь с твоими родственниками, мне следует знать о них побольше.

– Ты не можешь им не понравиться.

Я положил на стол деньги и теперь смотрел на Харриет глазами, полными слёз.

– Твоя дочь может обидеться.

– Почему? У Жизель своя жизнь.

– Она может не смириться с мыслью, что место её матери заняла какая-то незнакомка.

Харриет взяла меня под руку, и мы вышли на улицу, вдоль которой расположились Fachwerkhäuser, очаровательные немецкие домики с высокими фронтонами и разноцветными витражами. Для прохожих мы, вероятно, выглядели идеальной, счастливой парой. У меня вдруг словно крылья выросли. Я буквально пустился вскачь. Поразительное проворство для человека моей комплекции.

– Любимая, – вскричал я, восторженно взирая на точеный профиль Харриет, – могу я воспринимать эти глупые тревоги как знак того, что ты когда-нибудь, быть может даже в самом недалёком будущем, смилостивишься и выйдешь за меня замуж?

– Дорогой Морли! – Она остановилась посреди мостовой, положила руки на мои плечи и посмотрела на меня потемневшими от подступающих слёз глазами. – Как бы я хотела, чтобы так оно и было! Чтобы мы с тобой вместе шли по жизни, нежась под солнечными лучами или скрываясь под одним зонтом, когда судьба насылает на нас дождь. Тогда сбудется то, на что я никогда не позволяла себе надеяться. Я всегда считала, что мечты сбываются только у других, у честных, благородных, трудолюбивых людей, заслуживших награду своим безупречным поведением.

– Что за глупости! – Сказал я, целуя её на глазах у всех зевак. – Никто не заслуживает счастья больше тебя, дорогая Харриет.

Она глубоко вздохнула и тихонько рассмеялась.

– Думаю, мне действительно стоит выйти за тебя. Может, тогда ты поймёшь, что не стоит поддаваться чарам платиновых блондинок, любящих пешие прогулки.

Взяв под руку, она потащила меня по улице. Собрав всю свою волю, я сумел совладать со странным желанием поторопить её в этом вопросе. Наслаждайся моментом, Морли, сказал я себе, когда мы пришли на наше любимое место на берегу реки, где тенистыми группками росли ели, а между камней – сказочные красно-белые мухоморы. Разумеется, я думал о том, что нас впереди ждёт немало безмятежных дней, бледно-жёлтых рассветов и вечеров, полных звёздного очарования.

– Но не завтра, – сказала Харриет, когда мы прислонились к поросшему мхом стволу плакучей ивы, наблюдая, как выводок уток во главе с величественной мамашей вошёл в тёмно-коричневые воды и поплыл под маленьких каменный мост. – Завтра я не смогу увидеться с тобой, так как у меня назначена встреча, и я не знаю, когда освобожусь.

– С врачом?

Птица, которая последние пять минут пела нам серенаду, смолкла на середине трели, и солнце скрылось за тучей, хотя ещё мгновение назад никаких туч не было.

– Нет, дорогой. Это тайна, и я тебе больше о ней ничего не скажу. Ну, не надо! – Она нежно провела пальцем по моему лицу. – Это хорошая тайна. По крайней мере, я надеюсь, что она тебе понравится. А сейчас, мне кажется, хлынет дождь.

Прежде чем я успел открыть рот, тишину разорвали гулкие раскаты грома. Плакучая ива закачалась, словно веер в руках готовой упасть в обморок дебютантки. Небо налилось свинцом, и не успели мы даже подумать о зонтике, как на нас обрушились потоки воды. И хотя нам удалось сразу же поймать такси, в пансион мы прибыли в плачевном состоянии.

Фрау Грундман, самая радушная из всех хозяек, проворно принесла нам по чашке ароматного какао. Протянув Харриет махровый халат, она посоветовала ей принять горячую ванну. Более того, старушка была столь любезна, что предложила ей положить одежду в сушилку. Я не сомневался, что мой промокший ангел подхватит смертельную простуду. Когда я сказал Харриет об этом, она лишь беззаботно рассмеялась и обозвала меня глупышкой. Но, вернувшись из кухни с пузырьком аспирина, я с ужасом обнаружил, что глаза у Харриет уже покраснели. Естественно, я велел ей немедленно лечь в постель. Я расписывал ей достоинства стёганого одеяла. Я наполнил грелку из чайника, которым пользовался для утреннего чая. Я даже предложил ей почитать из «Оксфордского сборника английской поэзии», пока она будет засыпать. Её любимым стихотворением было «К Алтее из темницы», где говорится о каменных стенах, железных решётках и так далее. Харриет всегда нравился тот пафос, который придавал каждому звучному слогу мой рокочущий на грани слёз голос. Но в этот раз ничего не вышло. Мне не удалось порадовать её нетленными шедеврами Ричарда Лавлейса ((1618–1657) – английский поэт. «К Алтее из темницы» – самое знаменитое его стихотворение).