И снова о любви - Лорейн Заго Розенталь Страница 15

— Привет, — сказала женщина. — Я Рейчел.

— Я Ари.

Рейчел подошла ближе, и я рассмотрела ее лицо. Смуглая кожа, гладкая и безупречная. Нос крупный, но совершенно прямой, тонкие, изогнутые брови и темно-карие глаза. Внешность модели, столь же ослепительная, как у женщин с обложки «Вог». Я задалась вопросом, кем она приходится Ли — может, старшей сестрой? Они были совершенно не похожи.

— Ты в дамскую комнату? — спросила она. — Иди первая.

Я постаралась управиться побыстрее — не хотелось заставлять Рейчел ждать.

На кухне Ли все еще читала о Пикассо.

— Нам нужно сходить в Музей современного искусства, — заявила она, когда я снова уселась напротив нее. — Прочувствовать его работы. Это поможет лучше написать о нем. Как ты думаешь?

Я кивнула. В ванной потекла вода. Ли удивилась, что ее мать не спит, а у меня в голове не укладывалось, что женщина, которую я только что встретила, может быть чьей-то матерью, особенно такой взрослой девицы, как Ли.

— Ты ее видела? — спросила Ли, и я вновь кивнула. — Обычно раньше пяти она не встает. Знаешь… ее распирает от гордости, что у нее дочь-подросток. Ей всего тридцать четыре года.

Я быстро прикинула: тридцать четыре минус шестнадцать. Получается, Рейчел родила Ли в восемнадцать лет. Киран родился за три месяца до восемнадцатилетия Эвелин, но выбалтывать семейные секреты я не собиралась и промолчала.

По словам Ли, Рейчел всегда спала днем. Я предположила, что она работает в ночную смену, но где? Вряд ли такая женщина устроится на пункт взимания дорожных сборов или санитаркой в больницу.

— Чем она занимается? — поинтересовалась я, подумав, что сую нос не в свое дело, однако Ли, похоже, так не считала.

— В основном тусуется в ночных клубах. Раньше она обожала «Студию-54». Хозяин этого клуба — ее друг. А сейчас он болен. СПИД. — Последнее слово Ли прошептала, будто СПИД можно подхватить, просто упомянув его. — Вообще-то мама — гример на Бродвее. Прежде была занята в «Кордебалете», а сейчас — в «Кошках», но только со вторника по четверг. По выходным ей некогда — ходит по светским раутам. Хорошо, хоть дядя нам помогает, а то я даже не знаю, где бы мы жили. Наверное, в картонном ящике на улице. Или на стоянке для трейлеров в Джорджии.

Слово «Джорджия» она произнесла, имитируя южный акцент, и на этом ее болтовня пока закончилась. Мы снова занялись книгами о Пикассо. Читали про «розовый период» и этап кубизма в его творчестве, пока я не заметила, что начало смеркаться.

— Наверное, мне пора, — сказала я, пытаясь найти глазами свое пальто. — Уже поздно.

Я забыла, что Ли повесила пальто в шкаф в прихожей. Она принесла его и, пока я застегивала пуговицы, предложила мне вызвать машину.

— Я прекрасно доберусь на метро, — ответила я. В кошельке лежала одна десятидолларовая купюра, а этого было явно недостаточно, чтобы оплатить такси от Манхэттена до Бруклина.

— На улице темно, Ари, — уговаривала Ли. — И опасно. В метро полно недолеченных психопатов. Ты что, не смотришь телевизор? — Она сняла трубку и начала набирать номер. — Услугами этой фирмы пользуется компания дяди, так что доедешь бесплатно… И никаких отговорок.

Причины для возражений я не нашла. Мы спустились в лифте и стояли у выхода рядом со швейцаром, пока не подъехал элегантный седан. Я скользнула на заднее сиденье и смотрела сквозь тонированное окно, как Ли машет мне на прощание рукой. Водитель включил радио, и мы понеслись по Манхэттену мимо разноцветных огней небоскребов и светофоров.

Вскоре мы добрались до Бруклина, где возникла совершенно иная картинка: скромные дома, святая Анна на лужайке перед нашим домом. Дул такой яростный ветер, что она и малышка Мария, казалось, съежились от холода.

На крыльце в переднике стояла мама. Дверь за ее спиной была открыта, и я, выбравшись из седана, сразу уловила запах еды. Направляясь к дому, я знала: сейчас мне попадет за то, что задержалась и не соизволила позвонить. Возмущенно и в то же время озадаченно она смотрела на машину, на ярко-красные тормозные фонари, горящие в темноте.

— Как это понимать? — спросила она.

Наверное, ее интересовало, с чего это меня привезли на машине, как «светскую львицу», но в моей голове крутились другие мысли. Я думала о полуразвалившемся доме на Западной Двадцать третьей улице и о роскошной квартире на Восточной Семьдесят восьмой, о потомке индейцев шони Дэлсине Эллисе и о шраме у него на лице. Что ответить маме, я представления не имела.