Черепаший вальс - Катрин Панколь Страница 15

Он взял Жозефину за руку; прикосновение его длинных, горячих и сухих пальцев растрогало ее. Она потерлась щекой о рукав его полупальто, словно говоря: ничего страшного, я вас прощаю.

— Я подождала вас, а потом пошла домой и поужинала с Зоэ. Я так и поняла, что у вас какие-то неприятности с… эээ… с Витторио.

Ей показалось забавным, что она запросто называет по имени человека, с которым незнакома и который вдобавок ее ненавидит. Это давало ощущение какой-то фальшивой близости. С какой стати он меня ненавидит? Я ему ничего плохого не сделала.

— Когда он сегодня утром пришел домой, я его ждал. Весь вчерашний день и всю ночь я сидел у него на диване и ждал. Он посмотрел на меня так, словно первый раз видел. Совершенно не в себе. Ринулся в душ, не проронив ни звука. Я уговорил его принять снотворное и лечь спать, он на ногах не стоял.

Его рука стиснула руку Жозефины, словно пытаясь передать ей все отчаяние этих двух дней, когда он ждал и боялся худшего.

— Витторио меня тревожит, я уже не знаю, что с ним делать.

Рядом остановились две молодые стройные женщины, запыхавшиеся после бега трусцой. Обе помирали от хохота и глядели на часы: сколько еще осталось бегать? Одна еле проговорила сквозь смех:

— Ну вот я ему и говорю: ты чего, в конце концов, от меня хочешь? А он мне такое выдал, ни за что не угадаешь! Хватит, говорит, меня грузить! Это я-то его гружу! Короче, с меня довольно, я, наверное, завяжу. Видеть его больше не могу. Чего ему еще надо? Чтобы я ему гейшей была? И молчала в тряпочку? Готовила ему всякие вкусности и ножки раздвигала, когда он велит? Да лучше уж одной жить. По крайней мере спокойней, и хлопот куда меньше!

Молодая женщина решительно скрестила руки на груди, ее чуть раскосые карие глаза пылали гневом. Подружка, шмыгая носом, кивнула. И обе побежали дальше.

Лука посмотрел им вслед.

— Не только у меня проблемы, как я погляжу.

Самое время рассказать о своих несчастьях, встрепенулась Жозефина.

— У меня тоже… У меня тоже проблемы.

Лука удивленно поднял бровь.

— Случились две вещи, одна очень неприятная, другая невероятная, — произнесла Жозефина, стараясь говорить шутливым тоном. — С которой начинать?

Мимо них промчался черный лабрадор и плюхнулся в озеро. Лука отвернулся и стал смотреть на пса. На поверхности зеленоватой воды расплывались радужные бензиновые пятна. Пес плыл, разинув пасть, шумно дыша. Хозяин бросил ему мячик, и он старался изо всех сил. Его черная блестящая шерсть искрилась, от морды расходились буруны; утки разлетались во все стороны и опасливо садились поодаль.

— Нет, все-таки собаки — это что-то невероятное! — воскликнул Лука. — Смотрите!

Пес выскочил из воды, отряхнулся и положил мячик у ног хозяина. Гавкнул, завилял хвостом: просил поиграть еще. А действительно, с чего начать? подумала Жозефина, следя глазами за мячиком, который снова полетел в воду, и псом, который ринулся за ним.

— Так что вы говорили, Жозефина?

— Я говорила, что со мной случились две вещи: одна страшная, другая странная.

Она попыталась улыбнуться, чтобы как-то смягчить свой рассказ.

— Я получила открытку от Антуана… ну… Вы знаете, моего мужа…

— Но я думал, что он…

Он замялся, и Жозефина договорила за него:

— Умер?

— Да. Вы мне говорили, что…

— Я тоже так думала.

— Действительно странно.

Жозефина ждала какого-нибудь вопроса, предположения, удивленного вскрика, хоть какой-то реакции, чтобы обсудить эту новость, но он только нахмурился и спросил:

— А другая вещь, страшная?

«То есть как? — подумала Жозефина. — Я говорю ему, что мертвец пишет открытки, наклеивает на них марки, кидает в почтовый ящик, а он меня спрашивает, что еще случилось? То есть для него это нормально? Что мертвецы встают по ночам и пишут письма? Впрочем, не такие уж они и мертвые, коли бегают на почту; вот почему там вечно очереди!» Она сглотнула и выпалила единым духом:

— А еще меня чуть не убили!

— Чуть не убили, вас? Это невозможно!

А почему, собственно? Или из меня получился бы плохой труп? Может, я не подхожу на эту роль?

— В пятницу вечером, когда я возвращалась с нашего несостоявшегося свидания, меня пырнули ножом прямо в сердце. Вот сюда! — Она ударила себя кулаком в грудь, чтобы подчеркнуть трагизм фразы, и подумала, что выглядит смешно. Она не слишком убедительна в роли героини криминальной хроники. Он, наверное, думает, что она интересничает, хочет соперничать с его братом.

— Что вы такое рассказываете, это же совершенно невероятно! Если бы вас пырнули ножом, вы бы погибли…

— Меня спасла кроссовка. Кроссовка Антуана….

Она спокойно объяснила ему, что произошло. Он слушал, рассеянно наблюдая за голубями.

— Вы заявили в полицию?

— Нет. Я не хотела, чтобы узнала Зоэ.

Он непонимающе посмотрел на нее.

— Однако, Жозефина! Если на вас напали, вам надо обратиться в полицию.

— Как это «если»? На меня напали.

— Но этот человек может напасть на кого-нибудь еще! И эта смерть будет на вашей совести.

Мало того, что он не обнял ее, не успокоил, не сказал «не бойтесь, я с вами, я вас в обиду не дам», — он еще и обвиняет ее, думает о следующей жертве. Она беспомощно хлопала глазами: что же должно с ней произойти, чтобы он заволновался?

— Вы мне не верите?

— Верю… я вам верю. Я только советую вам пойти в полицию и подать заявление.

— Вы, похоже, знаток в этих делах.

— Я привык иметь дело с полицейскими, из-за брата. Почти во всех парижских участках побывал.

Она в изумлении уставилась на него. Он вернулся к своим делам. Сделал небольшой крюк, чтобы выслушать ее, и плавно вырулил назад, к собственной беде. И это он, мой любимый, мой прекрасный принц? Человек, пишущий книгу о слезах, цитирующий Жюля Мишле: «…драгоценные слезы, они текли в светлых легендах, в чудесных стихах и, возносясь к небу, застывали кристаллами гигантских соборов, устремленных к Всевышнему». Черствое сердце, да. Мелкое и сухое, как коринка. Он обнял ее за плечи, притянул к себе и прошептал ласково и устало:

— Жозефина, я не могу решать проблемы всех на свете. Не будем все усложнять, ладно? Мне хорошо с вами. Вы — мой единственный уголок веселья, нежности, смеха. Не надо его разорять. Пожалуйста…

Жозефина безропотно кивнула.

Они пошли вдоль озера, встречали других бегунов, и купающихся собак, и детей на велосипедах, и отцов, бегущих сзади, согнувшись в три погибели и придерживая их за сиденье, и какого-то потного черного гиганта с мощным голым торсом. Она подумала, не спросить ли Луку: «О чем вы хотели со мной поговорить, когда мы не встретились в кафе? Кажется, о чем-то важном?» — но не стала.