Путь Моргана - Колин Маккалоу Страница 15

Ричард надеялся, что и тысяча семьсот семьдесят седьмой год пройдет под знаком мушкетов и денег, но в самом начале года, пока Вашингтон с остатками своей армии пережидал суровую зиму близ Морристауна, на Морганов из «Герба бочара» обрушился сокрушительный удар. Мистер Джеймс Тислтуэйт вдруг объявил, что покидает Бристоль.

Дик рухнул на стул — это случалось с ним крайне редко, за стойкой он обычно стоял, опираясь на нее загрубевшими локтями.

— Уезжаешь? — слабо переспросил он. — Уезжаешь?

— Да, — напористо отозвался мистер Тислтуэйт, — уезжаю, черт возьми!

Пег и Мэг расплакались; Ричард велел им унести перепуганного Уильяма Генри наверх и хорошенько выплакаться, а затем обернулся к взбудораженному мистеру Тислтуэйту.

— Джимми, ты же здешний старожил! Ты не можешь просто взять и уехать!

— Никакой я не старожил! Я уезжаю!

— Сядь, Джимми, сядь! К чему эта борцовская поза? Мы тебе не враги, — нахмурившись, уговаривал Ричард. — Присядь и объясни, в чем дело.

— Ага! — воскликнул мистер Тислтуэйт, последовав его совету. — Наконец-то ты выглянул из раковины! Неужели я так много значу для тебя?

— Кошмар, — пробормотал Ричард. — Отец, принеси мне пива, а Джимми — лучшего рома от мистера Кейва.

Дик мгновенно выполнил его просьбу.

— Ну, так в чем же дело? — вновь спросил Ричард.

— Я сыт по горло, Ричард, только и всего. В Бристоле мне больше нечего делать. Кого здесь высмеивать? Старого епископа Ньютона? Нет, я не поступлю так с человеком, которому хватает остроумия называть методизм незаконным отпрыском католицизма. Что еще я могу сказать в адрес корпорации? Разразиться градом сарказмов — после того, как я назвал сэра Абрахама Айзека Элтона волевым блюстителем закона, Джона Вернона — подобострастным стражем того же закона, а Роулса Скудамора — человеком, для которого нет ничего святого? Я обличал Дэниела Харсона за ортодоксальность, а Джона Пауэлла — за лизоблюдство. Я исчерпал золотую жилу Бристоля и теперь намерен поискать новую. Поэтому я уезжаю в Лондон!

Можно ли тактично намекнуть, что бристольский светоч затеряется в тумане города, по величине в двадцать раз превосходящего Бристоль?

— Лондон так велик, — заметил Ричард.

— Там у меня найдутся друзья, — возразил мистер Тислтуэйт.

— А может, передумаешь?

— Ни за что.

— В таком случае, — слегка оживился Дик, — пью за твою удачу и желаю тебе здоровья, Джимми. — Он приподнял губу, обнажая зубы. — По крайней мере теперь мне не придется тратиться на перья и чернила.

— Ты напишешь нам, как устроился? — спросил Ричард немного погодя, к тому времени как воинственность мистера Тислтуэйта уступила место приливу сентиментальной жалости.

— Если ты напишешь мне. — Бристольский бард шмыгнул носом и смахнул слезу. — О, Ричард, как жесток мир! И я намерен изобразить его зверства на огромном полотне, какого не может предоставить мне Бристоль.

Позднее тем вечером Ричард усадил Уильяма Генри на колени и вгляделся ему в лицо. В свои два с половиной года мальчик был крепким и рослым, и отец втайне считал, что ему достался лик строгого ангела. Взгляд приковывали не только его огромные и необычные глаза — поистине необычные, поскольку такой оттенок эля с красным перцем встречался крайне редко, — но и очертания скул, и безупречность кожи. Где бы он ни появлялся, люди оборачивались ему вслед и восхищались его красотой, которую замечали не только любящие родители. По всем меркам Уильям Генри был очаровательным ребенком.

— Мистер Тислтуэйт уезжает, — сообщил Ричард сыну.

— Далеко?

— Да, в Лондон. Теперь мы долго не увидим его, если увидим вообще.

Глаза малыша не наполнились слезами, но их выражение изменилось — Ричард уже знал, что оно означает тайные муки ранимой души.

— Он больше нас не любит, папа?

— Напротив, очень любит. Но в Бристоле ему стало негде развернуться, и мы здесь ни при чем.

Прислушиваясь к их разговору, Пег билась о прутья собственной тайной клетки, подобной тюрьме, в которой томилась душа Уильяма Генри. Однажды отказав Ричарду в том, что принадлежало ему по праву, она со временем вновь стала покорной, и если Ричард и заметил, что она принимает его ласки скорее по привычке, чем по велению сердца, то предпочел молчать. Пег вовсе не разлюбила его: отчуждение было вызвано угрызениями совести и ее бесплодием. Чрево Пег стало сморщенным и пустым, способным порождать лишь ежемесячные недомогания, а судьба отдала ее в жены человеку, который слишком любил детей. Такому мужчине не пристало ограничиваться единственным отпрыском, даже таким, как Уильям Генри.

— Дорогой, — заговорила Пег, когда они с Ричардом лежали в постели, слушая храп из соседней комнаты и сонное дыхание спящего Уильяма Генри, — боюсь, больше у меня никогда не будет детей.

Вот так. Тайное стало явным.

— А ты обращалась к кузену Джеймсу-аптекарю?

— Это ни к чему, он ничем мне не поможет. Такой уж сотворил меня Бог, я точно знаю.

Ричард заморгал и судорожно сглотнул.

— У нас уже есть Уильям Генри.

— Знаю. Он крепкий, на редкость здоровый ребенок. Но именно поэтому мне и хотелось поговорить с тобой, Ричард. — Пег высвободилась из объятий мужа и села.

Ричард тоже сел, обхватив руками колени.

— Я слушаю, Пег.

— Я не хочу переселяться в Клифтон.

Ричард щелкнул огнивом, зажег свечу и поднял ее так, чтобы видеть лицо жены — округлое, миловидное, искаженное беспокойством, с затравленными глазами.

— Пег, мы должны перебраться в Клифтон ради благополучия нашего единственного сына!

Пег заломила руки, вдруг став удивительно похожей на сына, — она не могла выразить словами свои чувства.

— Ради Уильяма Генри я и завела этот разговор. Мне известно, что нам хватит денег на покупку славного коттеджа на холмах, но там я буду одинока, в случае необходимости мне будет не к кому обратиться.

— Мы можем позволить себе нанять служанку, Пег. Я же говорил.

— Да, но слуги — это не родные. А здесь рядом твои родители, Ричард. — Пег скрипнула крепкими, выбеленными жесткой водой зубами. — Мне часто снятся страшные сны. Я вижу, как Уильям Генри бежит к берегу Эйвона и падает в воду — потому, что я занята, я пеку хлеб, а служанка носит воду из колодца. И этот сон я вижу каждую ночь, снова и снова!

В увлажнившихся глазах Пег заплясал отблеск свечи. Ричард поставил свечу на сундук для одежды и привлек к себе жену.

Пег, Пег, это всего лишь сновидения. Я тоже часто вижу их, дорогая. Но в моих кошмарах Уильяма Генри сбивает с ног разъяренная толпа, он умирает от дизентерии или проваливается в открытый колодец. В Клифтоне ничего подобного с ним не случится. А чтобы ты не тревожилась, мы наймем для него няньку.