Давай поженимся - Джон Апдайк Страница 15

Салли почувствовала, что у нее нет сил бороться, ну что она может сказать в ответ на такое обвинительное заключение? Она попыталась подладиться под его умонастроение, но трудно было поверить, что ум хоть как-то ко всему этому причастен.

Заглотив сандвич, он присел на корточки и зашептал ей в самое ухо. Она досадливо отвернула голову и в эту минуту заметила знакомого с виду мужчину, который стоял у бара и смотрел на них. Он тотчас отвел взгляд; его усики в профиль на фоне неоновой рекламы превратились в зеленую каплю под носом. А Джерри шептал ей:

– Я смотрю на твое лицо и представляю себе, что вот я лежу в постели, умираю и спрашиваю себя: “Именно это лицо хотелось бы мне видеть, лежа на смертном одре?” Не знаю. Честно говорю: не знаю, Салли.

– Ты не скоро умрешь, Джерри, и до тех пор в твоей жизни будет еще много женщин после меня.

– Ничего подобного. Ты – моя единственная женщина, Ты – единственная женщина, которую я хочу. Ты была предназначена мне на Небесах, и Небеса же не разрешают мне быть с тобой.

Она чувствовала, что ему доставляет удовольствие создавать немыслимые препятствия из абсурдных абсолютов, а кроме того, она чувствовала, что ему доставляет удовольствие наказывать ее. Наказывать за то, что она его любит. Она понимала, что он считает такое наказание благом: совесть требовала, чтобы он все время держал ее на грани боли, обрамлявшей их любовь. Но понимала она и то, что он ведет себя, как ребенок, который нарочно говорит гадости в расчете, что ему станут возражать.

– Ты ведь не женщина, Джерри, поэтому, мне кажется, ты преувеличиваешь, думая, что твой уход будет так уж болезненно воспринят Руфью.

– В самом деле? Как же он будет ею воспринят? Скажи. – Руфь была единственной земной темой, которая никогда не переставала интересовать его.

– Ну, она будет потрясена и почувствует себя очень одинокой, но при ней останутся дети, и у нее появится... трудно передать это словами, но я помню по себе, когда я осталась одна... у нее появится чувство удовлетворения при мысли, что вот еще один день она пережила и справилась. В замужестве этого чувства не испытываешь. А потом она, конечно, снова выйдет замуж.

– Думаешь, выйдет? Скажи – да.

– Конечно, выйдет. Но... Джерри? Только, пожалуйста, не злись.

– Я слушаю тебя.

– Если ты намерен сделать этот шаг, то делай. Я не знаю, о чем она догадывается или что ты ей говоришь, но если ты мучаешь ее так, как мучаешь меня...

– Я тебя мучаю? Господи! Я же хочу как раз обратного.

– Я знаю. Но... я... я не собираюсь собой торговать. Я буду приходить к тебе, сколько смогу, и тебе вовсе не обязательно на мне жениться. Но не дразни меня такой возможностью. Если ты считаешь это возможным и хочешь этого, то женись на мне, Джерри. Оставь ее, и пусть она создает себе новую жизнь. Она не погибнет.

– Хотел бы я быть в этом уверен. Вот если бы существовал какой-то приличный человек, который, я бы знал, готов на ней жениться и заботиться о ней... Но все знакомые мужики по сравнению со мной – сущие кретины. В самом деле. Я вовсе не самонадеян, просто это факт.

Салли подумала: не потому ли она и любит его, что он может сказать такое и в то же время выглядеть наивным мальчишкой, который многого от нее ждет и даже готов выслушать отповедь.

– Она не найдет никого другого, пока ты не уйдешь от нее, – сказала ему Салли. – Не можешь же ты выбрать ей нового мужа, Джерри, вот это уж действительно слишком самонадеянно с твоей стороны.

Всякий раз, как она пыталась уязвить его, он был, казалось, только благодарен ей. “Давай, давай, – словно говорила его улыбка, – сделай мне больно. Помоги мне”.

– Ну что ж, – сказал он и вставил один стаканчик из-под кофе в другой. – Все это чрезвычайно интересно. Досыта наелись горьких истин.

– Зато, по-моему, мы все друг другу выложили начистоту, – заметила она, пытаясь оправдаться.

– Мило, правда? До того мило – выложить все друг другу и сидеть спокойненько, как ни в чем не бывало. Но нам, пожалуй, лучше вернуться. Вернуться в свой ад.

– Спасибо за сандвич, – сказала она, поднимаясь. – Он был очень вкусный.

– Ты грандиозна, – сказал он ей. – Грандиозная блондинка. Когда ты встаешь – точно флаг поднимается. У меня сразу возникает желание присягнуть ему. – И он при всех церемонно прижал руку к сердцу.

***

Толпа разрослась: к билетным стойкам было не пробиться. Салли вдруг поняла полную безнадежность их положения и впервые после полудня почувствовала, что сейчас заплачет. Джерри повернулся к ней и сказал:

– Не волнуйся. Я доставлю тебя домой. А что, если нам нанять машину?

– И проделать весь путь на колесах? Джерри, да разве это возможно?

– Ну, а ты не считаешь, что хватит с нас самолетов?

Она кивнула, и слезы обожгли ей горло, как отрыжка. Джерри помчался во весь дух по коридору – ей казалось, что кожа у нее на пятках рвется в клочья, когда она кинулась за ним. Стойки компаний по прокату автомобилей тремя одинокими островками маячили далеко впереди.

Девица из компании “Херц” была в желтом, девица из компании “Эйвис” – в красном, девица из компании “Нейшнл” – в зеленом. У Джерри была кредитная карточка “Херца”, и девица в желтом сказала:

– Мне очень жаль, но все наши машины разобраны. Все хотят ехать в Нью-Йорк.

Значит, такая уж у них судьба – всюду опаздывать. Куда бы они ни тыкались, – толпы людей уже стояли там до них. Джерри вяло возмутился: ему словно бы стало легче от того, что еще одна возможность упущена, еще одно появилось оправдание для бездействия. Вот Ричард – тот бы наверняка сумел найти выход: нет таких трудностей, которых он бы окольным путем не обошел, самый процесс нахождения окольных путей доставлял ему чувственное наслаждение. Человек, фигурой напоминавший Ричарда, – крупный, но стремительный в движениях, – возник в поле зрения Салли; мужчина этот подошел к ним и сказал:

– Я не ослышался – вы говорили про Нью-Йорк? Я охотно разделил бы с вами затраты. – Это был тот самый, которому необходимо было попасть в Ньюарк к семи часам. Сейчас стрелки показывали без двадцати семь,

Девица из “Херца” окликнула ту, что стояла за стойкой “Эйвиса”:

– Джина, нет лицу тебя машины, которую ты могла бы послать в Нью-Йорк?

– Сомневаюсь, но подожди: дай позвоню на стоянку. – Джина стала набирать номер, зажав трубку между ухом и плечом. Салли вдруг подумала: интересно, эта Джина была когда-нибудь влюблена? Она была совсем молоденькая, но апатичная, с пресыщенным и одновременно недовольным выражением лица, какое, решила Салли, очевидно, появляется у итальянских девушек от того, что страдалицы матери слишком долго прижимают их к груди. Салли сбежала от своей страдалицы матери, как только смогла; сначала нашла приют в школе, затем в замужестве и, возможно, потому всякое страдание воспринимала как что-то неожиданное, неоправданное, остро болезненное. Она думала: неужели каждой женщине в мире выпадает на долю такая боль – разве это вынесешь? Чем же тогда держится мир?