Очаровательная проказница - Лиз Карлайл Страница 15

Но, в конечном счете, все это переживали. Таковы уроки человеческой натуры. Хотя этот… этот урок более мучителен. Он предполагает, что честь дочери поругана, сама она подвергнута суровой критике, и что общество шепчется о худшем. Именно этого Рэннок боялся последние три года, а может быть, и всю жизнь Зоэ. Она неудержимая, страстная. У нее склонности отца и экзотическая красота матери. Рэннок давно опасался, что такая комбинация приведет к гибели.

Эви смотрела в пустой камин. У нее сердце разрывалось, она боялась, и на этот раз серьезно, за свою падчерицу. Для нее Зоэ все еще была наивной девочкой с широко распахнутыми глазами, которую она приняла в свое сердце, выйдя замуж за ее отца. Она любила Зоэ как родных троих детей, которых родила Рэнноку. А порой любила даже сильнее, поскольку Зоэ больше страдала, а другим эти страдания были неведомы.

— Все так скверно, Эллиот, — прошептала она. — Зоэ и лорд Роберт должны сейчас же обручиться.

Рэннок с маской муки и гнева на лице вскочил и, шагнув к шкафу, замолотил по нему кулаком так, что пробки одна не выскочили из подпрыгнувших графинов с виски.

Эви поднялась следом за ним.

— Эллиот, умоляю, перестань!

— Я должен был отправить ее в Шотландию! — Скрипнув зубами, он снова грохнул кулаком по шкафу. — Мне нужно было меньше думать о моих желаниях и больше о ее безрассудстве и отправить ее туда давным-давно. Если бы я исполнил свой долг, Эви, девочка не погибла бы.

— Нет, она была бы несчастна, — тихо сказала жена. С нечеловеческим стоном Рэннок сжал горлышко китайской вазы династии Мин так, что пальцы побелели.

Эванджелина быстро положила ладонь на его руку.

— Пожалуйста, любимый, — сказала она. — Мистер Кембл с такими муками приобрел эту вазу. Если ты выбросишь ее в окно, Зоэ это не поможет. Давай сядем и подумаем, что мы должны сделать.

— Только вызвать ее сюда, черт побери! — выдавил Рэннок, упершись руками в шкаф. — Больше нечего делать. — Слова были сказаны с таким смертельным гневом, что Эви заставила мужа обернуться… и была потрясена, увидев блеснувшие в его глазах слезы.

— О, Эллиот!

Он смотрел на нее, в его глазах было море печали, два десятилетия тревоги и вины. И тогда она поняла, что он гневается на самого себя и знает, что гнев теперь ничего не решит. Воинственный настрой вдруг покинул его, широкие плечи поникли. Такая нетипичная капитуляция взволновала Эванджелину едва ли не больше, чем вспышка гнева.

— Эви, ты старалась, — прошептал он, его лицо сморщилось от горя. — Видит Бог, как ты старалась. Но Зоэ наполовину я, наполовину ее мать. И вся материнская доброта на этой земле, возможно, не преодолела бы такой проклятой крови.

— Успокойся, любимый, — приговаривала Эванджелина, притянув мужа к себе. — Ты хороший человек, прекрасный. И ты замечательный отец всем нашим детям. Я не допущу, чтобы ты говорил дурно о себе самом или о Зоэ. Ты меня слышишь?

Но она боялась, что Эллиот никогда полностью не верил в это, независимо от того, как часто она это повторяла. А она говорила это — и действительно так думала! — много лет. Он был всем, о чем она мечтала, дети любили и уважали его. Почему он не понимает, что случившееся — это всего лишь реакция Зоэ на боль?

Ей, однако, недолго пришлось об этом раздумывать. Через несколько минут вошла Зоэ с опухшими от слез гладами. Тем не менее, несмотря на маленький рост, она держалась как герцогиня, и ее вид, казалось, снова распалил решимость Рэннока.

— В-выйти замуж за Робина? — давилась словами Зоэ, когда ей объявили ее судьбу. — О, папа! Нет!

— Нет?.. — Рэннок метался по комнате, как зверь в клетке, ероша темные волосы. Потом повернулся к дочери. — Что значит «нет»?

Зоэ смело шагнула к нему. Они сошлись у чайного столика, переминаясь с ноги на ногу, как боксеры на тренировке, и так походили друг на друга, что Эви рассмеялась бы, не будь сама на грани слез.

Зоэ унаследовала красоту матери, Эванджелина в этом не сомневалась, но поза, горящие глаза, упрямый разворот плеч — это чистокровный, страстный Армстронг.

— Мы с Робином не подходим друг другу! — крикнула Зоэ, сжав кулаки. — Он… он не любит меня, не так любит! Кроме того, папа, он не желает жениться на мне.

— Ах, не желает? — рыкнул отец. — Желание теперь не имеет никакого значения, моя девочка! Он желал достаточно, лапая тебя и сорвав одежду, так что теперь пожелает жениться на тебе, черт побери!

Шотландский акцент прорезался в речи Рэннока с интенсивностью, которой жена прежде никогда не слышала. Чтобы предотвратить катастрофу она положила руки на плечи Зоэ.

— Зоэ, пожалуйста! — пробормотала она. — Робин сделал тебе предложение, и я действительно думаю, что ты должна сказать…

— Предложение? — в тревоге распахнула темные глаза Зоэ.

— Да, парень по крайней мере знает, чего от него ждут, — заявил отец, — и, если хочет жить, сделает это.

Эванджелина укоризненно взглянула на мужа.

— Эллиот, помолчи! Лорд Роберт, может быть, и шалопай, но он всегда был джентльменом. Нам предстоит свадьба. И надо радоваться.

— Что?! Радоваться, что я загубила Робину жизнь? — воскликнула Зоэ. — Эви, Робин мой друг! Как я могу перенести, что его насильно привязывают ко мне?

— Стань для него лучшей женой, — торжественно сказала Эванджелина. — Леди, которой его семейство будет гордиться. Я знаю, мистер Амхерст и Джонет будут рады тебе.

— Нет! — Зоэ закрыла лицо руками. — Эви, пожалуйста! Я не могу!

Но на этот раз Эванджелина не дала падчерице пощады.

— Зоэ, подчинись, — сказала она спокойно. — Дело сделано, девочка. Если бы я могла спасти тебя от этого, я бы это сделала, даже папа бы сделал. Но мы не можем. И ждем, что ты примешь это с достоинством.

Роуленды и Амхерсты собрались в кабинете лорда Мерсера. Маркиз сидел за полированным столом красного дерева, у его ног спали собаки Озорник и Бонни. Его мать Джонет села по левую руку от него, отчим Коул — справа, осужденный узник сидел между ними через стол.

Мерсер смотрел на брата. Робин, как побитый, повесил голову, плечи сникли, и даже в высохшем сердце Мерсера шевельнулось сочувствие.

Тишину нарушил лакей, принесший кофе. Поставив поднос на стол, он вышел. Джонет деликатно кашлянула и принялась разливать кофе.

Мерсер видел мать, словно сквозь пелену, едва замечая тонкую фарфоровую чашку, которую она поставила перед ним. Он старался думать, не о себе, а о матери. Можно сказать, оба сына разочаровали ее прошлой ночью. Она все еще возмущена? Смирилась?

Ее вечеринка вряд ли могла обернуться большей катастрофой, печально размышлял Мерсер, постукивая по столу ручкой с металлическим пером. Ссора на террасе с Зоэ волновала его по причинам, о которых он все еще не хотел думать. Потом Клер изобразила обморок, устроив спектакль, достойный театра «Друри-Лейн».