Чужестранка. Книга 2. Битва за любовь [= Чужеземец. Запах серы ] - Диана Гэблдон Страница 15

— Ну что ж, приступим, — буркнула я себе под нос и погрузила руку внутрь.

Места для маневрирования было мало, и я вначале не могла разобрать, что у меня под рукой. Закрыв глаза, чтобы получше сосредоточиться, я начала искать более тщательно и осторожно. Там были мягкие участки и более твердые выступы. Мягкое — это, должно быть, тельце, а твердое — головка или ножки. Мне нужны были ножки, причем именно передние. Постепенно я начала различать, что где, и поняла необходимость не двигать ни одним пальцем во время очередной схватки; необыкновенно сильные мышцы матки сжимали всю мою руку, словно тисками, причиняя сильную боль костям, пока напряжение не ослабевало — тогда я могла продолжать поиски.

Наконец мои пальцы нащупали нечто вполне определенное.

— У меня под пальцами нос! — торжествующе выкрикнула я. — Нашла голову.

— Умница, барышня, умница! Не упусти ее! — похвалил меня Алек, который, скрючившись, суетился возле лошади, поглаживая ее при каждой схватке.

Я скрипнула зубами и уткнулась лбом в лошадиный круп — так сильно мне стиснуло запястье. Отпустило, и я продолжала обследование. Осторожно продвигаясь вверх, нащупала обвод глазницы, лоб, крохотное свернутое ухо. Переждав еще одну схватку, продвинулась по изгибу шеи к плечу.

— Головка прижата к плечу, — сообщила я. — Положение головки правильное.

— Хорошо, — отозвался Джейми, который стоял возле головы лошади и, успокаивая, гладил ее по мокрой от пота шее. — Похоже, что ножки подогнуты под грудь. Попробуй нащупать колено.

Так они и продолжались, эти поиски, это нащупывание в теплой и темной глубине лошадиного тела, рука в этой глубине по самое плечо, она то испытывает чудовищное давление родовых спазмов, то милосердное расслабление и ведет борьбу за достижение цели. Мне казалось, что рожаю я сама — и чертовски тяжелое это было дело.

В конце концов я нащупала копыто, почувствовала его округлую поверхность и очень острый край, еще не касавшийся земли. Изо всех сил стараясь следовать взволнованным, а порою и противоречивым инструкциям моих наставников, я попеременно тянула и толкала, облегчая поворот инертной массе тела жеребенка, подвигая одну ножку вперед, толкая другую назад, обливаясь потом и стоная вместе с лошадью.

А потом вдруг все и получилось. Во время расслабления тельце мягко скользнуло в нужное положение. Не двигаясь, я ждала следующей схватки. Она наступила, и маленький мокрый носик высунулся наружу и вытолкнул мою руку. Крошечные ноздри дернулись, как бы интересуясь новым ощущением, а потом нос исчез.

— В следующий раз он выскочит! — Алек почти танцевал в экстазе, его изуродованная ревматизмом фигура выделывала на сене фантастические антраша. — Давай, Лосганн! Давай, моя милая маленькая лягушечка!

И как бы в ответ на его слова кобыла издала судорожный храп, круп ее резко выгнулся, и жеребенок с мокрыми шишковатыми ножками и огромными ушами мягко соскользнул на чистую солому.

Я откинулась на солому тоже, ухмыляясь совершенно по-идиотски. Покрытая мылом, слизью и кровью, измученная и крепко пахнущая отнюдь не самыми благоуханными частями лошадиного тела. Я была в состоянии эйфории.

Сидела и смотрела, как Уилли и владеющий только одной рукой Родерик ухаживают за новорожденным, обтирая его пучками соломы. И радовалась вместе со всеми остальными, когда Лосганн повернулась и лизнула жеребенка, потом осторожно подтолкнула его носом, побуждая подняться на длинные, разъезжающиеся ноги.

— Чертовски хорошая работа, милочка! Просто чертовски! — Алек так и сыпал словами, тряс мою испачканную слизью руку, поздравляя.

Внезапно разглядев, что меня качает из стороны в сторону, что вид у меня весьма непрезентабельный, он приказал одному из конюхов принести воды. Потом обошел меня сзади и положил мне на плечи свои старые мозолистые ладони. Удивительно ловкими и нежными движениями он нажимал на плечи, гладил их, ослабляя напряжение, расправляя зажатые мышцы шеи.

— Ну что, милая? — сказал он под конец. — Тяжелая работа, верно? — Улыбнулся мне, потом с явным обожанием обратил взгляд на новорожденного. — Красивый паренек, — промурлыкал он. — Кто у нас такой славный парень?

Джейми помог мне умыться и переодеться. Пальцы мои чересчур наболели, чтобы я могла застегнуть пуговицы на лифе, и я знала, что к завтра одна моя рука вся покроется синяками, но чувствовала я себя умиротворенной и довольной.

Дождь, казалось, шел целую вечность, так что, когда настало наконец ясное солнечное утро, я щурилась от дневного света, словно только что выбравшийся из-под земли крот.

— У тебя кожа такая тонкая, что мне видно, как под ней движется кровь, — говорил Джейми, следя за движениями солнечного луча по моему обнаженному животу. — Я могу показать, как проходит вена по твоей руке к сердцу. — Он провел пальцем по моей руке от запястья по локтевому сгибу, потом по внутренней стороне к плечу и спустился к ключице.

— Это подключичная вена, — заметила я, глядя поверх носа на его путешествующий палец.

— Правда? А и верно, ведь она проходит у тебя под ключицей. Ну скажи еще что-нибудь. — Палец медленно двинулся вниз. — Мне нравится узнавать названия разных вещей по-латыни. В жизни не думал, что так приятно заниматься любовью с врачом.

— Это ареола, [1]— пояснила я подчеркнуто докторальным голосом, — ты это знаешь, я тебе говорила на прошлой неделе.

— Правильно, говорила, — пробормотал он. — А вот еще кое-что очень занимательное.

Светловолосая голова опустилась, и язык заменил палец.

— Умбиликус, [2]— слегка задохнувшись, выговорила я.

— Умм, — произнес он, прижав улыбающийся рот к моей отсвечивающей солнцем коже. — Ну а это что?

— Скажи сам, — ответила я, обхватив его за голову, но он уже не мог говорить.

Немного позднее я расположилась в своем амбулаторном кресле, мечтательно разнежившись при воспоминании о пробуждении в постели, залитой солнечным светом, когда слепящие белые блики перемещаются по простыням, словно по песку на пляже. Одну руку я положила себе на грудь и лениво потрагивала сосок, с приятностью ощущая, как он твердеет от моих прикосновений под тонким коленкором лифа.

— Наслаждаешься?

Полный иронии возглас у дверей заставил меня выпрямиться так стремительно, что я стукнулась головой о полку.

— О, — заговорила я несколько сварливо, — Джейли. Кому же еще быть! Что ты здесь делаешь?

Она проскользнула в комнату, передвигаясь будто на колесах. Я знала, что у нее есть ноги, я их видела. Чего я не могла себе представить, так это каким образом она их переставляет во время ходьбы.

— Принесла мистрисс Фиц немного испанского шафрана, он ей понадобился к приезду герцога.