Случай Растиньяка - Наталья Миронова Страница 15

Санька тоже вскипел и, что было для него характерно, пошел по самому простому пути:

– Не нужны мне твои деньги! Я лучше в армию пойду! Плевал я на твой институт!

– Саня, Саня, – одернул его Алик, – нельзя так разговаривать с мамой, это нехорошо. Извинись сейчас же.

Но сын спутал все его карты.

– Если это мои деньги, – надрывался он, не слушая отца, – отдай мне их сейчас! Раз мои, что хочу, то и делаю! Я их папе отдам!

– Сынок, – снова вступился Алик, – ты будешь учиться. Ты поступишь на бесплатное отделение. Ты же будешь хорошо учиться, да? А сейчас извинись перед мамой.

Катя не стала слушать извинений. Она вышла в прихожую, надела свое старенькое зимнее пальто на ватине, уже ни на что не похожие замшевые сапожки, вязаную шапочку, пошла в сберкассу и сняла с книжки сто тысяч рублей, что примерно равнялось трем тысячам долларов. Вернувшись домой, она молча выложила деньги на стол перед Аликом.

– Ну, ты молоток, старуха! – возликовал он. – Я верну, ты не думай.

Катя ничего не ответила. Санька ушел в школу, сама она – на работу. Уходя, она слышала, как Алик созванивается с кем-то из приятелей, чтобы тот довез его до автосервиса.

Машину он «долбанул» на редкость удачно: во-первых, никого не задел, во-вторых, это случилось практически рядом с домом. Он сумел руками дотолкать ее до стоянки во дворе. Кате слишком поздно пришло в голову поинтересоваться, велика ли поломка, стоит ли она трех тысяч долларов. Ответ на свой вопрос она получила в тот же вечер. Алик опять вернулся домой поздно, с возбужденно блестящими глазами, благоухая непередаваемым букетом виски в смеси с одеколоном «Фаренгейт».

Она ни о чем не спросила, просто поняла, что он опять был в казино. И что денег своих она никогда больше не увидит.

* * *

Долго еще тянулась война на истощение. Катя попыталась вразумить Алика, но у нее ничего не вышло.

– В казино выиграть невозможно, неужели ты не понимаешь?

– Нет, это ты не понимаешь. – Лицо Алика стало мечтательным, глаза подернулись мутноватой пьяной дымкой, Катя с ужасом встретила взгляд маньяка. – Я пришел, поставил вшивую сотку, а взял пять тысяч. Баксов, – уточнил он.

– Тебя «подсадили». Такое бывает только в первый раз…

Катя уже видела, что все бесполезно, его не переубедишь. И точно: Алик отмахнулся от нее.

– Да что ты понимаешь, корова? Я и потом сто раз выигрывал.

После случая с машиной Катя категорически отказывалась давать Алику деньги, но Алик, как он сам это называл, «нашел на нее управу»: начал занимать деньги у друзей и знакомых с таким расчетом, чтобы отдавать пришлось ей. Катя надрывалась, бралась за самую тяжелую, срочную, невыгодную работу, но долги за него возвращала.

Увы, ненадолго. Катя давно уже перестала вникать в дела Алика, но сделала последнюю отчаянную попытку повлиять на него через Саньку.

– Может быть, ты поговоришь с папой? – попросила она сына. – Он же губит себя этой игрой.

– Папа работает как вол, – ответил Санька. – Должен же он как-то расслабиться?

Катя отшатнулась, словно он ее ударил.

– Ладно, – кивнула она. – Я это запомню.

У матери Алика случился второй инсульт, ее парализовало, пришлось за ней ухаживать. Разорваться Катя не могла, ей надо было работать. Она наняла сиделку. Нет, она не стала перекладывать на сиделку заботы о больной свекрови, сама навещала ее и делала все, что требовалась: мыла, кормила, выносила судно, меняла подгузники. Но Алик света невзвидел. Ведь сиделке уходили живые деньги, которые могли бы достаться ему.

– Ты что, сама не можешь?! – кричал он на Катю.

– Не могу, – отвечала она. – Я работаю, в сутках двадцать четыре часа. Не хочешь тратиться на сиделку? Есть другой вариант. Отдай мать в дом престарелых.

– То есть ты хочешь, чтобы я потерял квартиру, да? Если в дом престарелых, надо квартиру государству сдавать, ты что, не знала?

– Моральная сторона дела тебя не волнует, – с горечью констатировала Катя. – Тебе лишь бы квартиру не потерять. Это твоя мать, почему ты сам за ней не ухаживаешь?

Алик надулся, как индюк.

– Я работаю.

– За рулеточным столом, – безжалостно парировала Катя. – Ты хоть раз мне помог? Хоть бы продуктов купил! Хоть бы на машине подвез! Сиделке плачу я из своих денег. И больше об этом не заикайся. Я не железная, если я рухну, ты с голоду помрешь.

Алик замолчал. Три месяца Катя ухаживала за парализованной женщиной, которую никогда не любила и не считала родным человеком. Наконец третий инсульт освободил ее свекровь от земных тягот. Кате еще пришлось уплатить шестьсот долларов за похороны: у Алика денег не нашлось. Но она категорически отказалась устраивать поминки.

– Это не по-русски! – зудел Алик.

– Твоя мать, ты и устраивай. А у меня больше нет ни сил, ни денег, – отрезала Катя.

Она уж промолчала, не сказала вслух, что ей противен сам обряд поминок, когда после второй рюмки все забывают о дорогом покойнике и начинают травить анекдоты.

Свекровь похоронили, даже поминки справили: откуда ни возьмись, понаехала родня, и Алику пришлось раскошелиться. Но Катя на поминки не пошла, осталась дома. Ей было совершенно все равно, что подумают и скажут о ней эти чужие люди. Она чувствовала себя выпотрошенной. Легла у себя на кухне и пролежала неподвижно весь вечер. Есть не хотелось. Голова болела, внутри поселилась такая тяжесть, что ей казалось, вот сейчас ее голова продавит диванную подушку до полу, а затем и сам пол до нижнего этажа.

Пролежав так несколько часов, Катя еле-еле, через силу, заставила себя подняться, принять душ, разобрать постель и снова лечь. Странно, но сон не шел к ней. В памяти бессмысленно проворачивалась сцена похорон. Заснула она только под утро, слышала, как вернулись домой Алик и Санька, но сделала вид, что спит. И заснула с мыслью: «Вот и меня так же похоронят…»

Буквально через неделю после похорон свекрови разразилась катастрофа. На фирму Алика наложили арест за долги. Пришли судебные приставы и опечатали помещение. Внутри осталось оборудование и материалы на сотни тысяч долларов. Алик объявил, что придется продать и дачу, и квартиру матери. Катя лишь пожала плечами.

– Продавай.

Счастье еще, что не пришлось полгода ждать вступления в права наследства, поскольку ответственным квартиросъемщиком числился сам Алик. Правда, Катя не учла одну маленькую деталь: если продавать квартиру, Алику придется из нее выписаться, а куда, спрашивается? Только к ней, Кате. Скрепя сердце она прописала его к себе. Не на улице же его оставлять.

Он, кажется, чего-то подобного опасался, потому что, когда Катя согласилась его прописать или, как это теперь называлось, зарегистрировать, на его лице отразилось явное облегчение. Но Катя сказала: