Ожерелье для дьявола - Жюльетта Бенцони Страница 15

Когда Жиль вышел из этой жаркой комнаты и увидел Фьяметту и свою прихожую, то почувствовал облегчение. Там царила умиротворяющая тишина, особенно приятная после еще звучавших в его ушах рычаний Марии-Луизы, этой взбешенной львицы. Единственным, о чем он сожалел, было то, что он не мог зажечь трубку — в часы дежурства курение было строго запрещено. Он удовольствовался тем, что устроился поудобнее в надежде скоротать остаток ночи. В конце-то концов, он даже и не представлял себе, что она будет такой приятной.

Однако последующие дни начали окрашиваться для молодого гвардейца в тоскливые тона, близкие к кошмару. В то время как Мария-Луиза в постели, окруженная врачами, монахами, старыми герцогинями, играла в болезнь, как можно больше спала, чтобы набраться новых сил, дни Жиля протекали в ужасном темпе.

В то время, когда он не был на дежурстве, он находился у себя с Понго или же бродил по огромному парку, не находя никакой возможности даже на один день выехать из Аранхуэса, он опасался, что не сможет вернуться вовремя, чтобы прийти к принцессе Астурийской, и вынужден был, как она выражалась, «проводить дни в ожидании сладостей ночи».

Каждую ночь в павильоне на берегу реки Таж, где он должен был ожидать в полной темноте, повторялась одна и та же сцена: хорошо смазанная дверь бесшумно открывалась, появлялся силуэт женщины, одетой в черный плащ камеристки, затем дверь так же бесшумно затворялась.

— Ты здесь? — шептал осторожный голос.

— Да.

Слышалось шуршание одежды, затем Мария-Луиза, совершенно обнаженная, стонущая от страсти, бросалась в его объятия и вовлекала его в этот невероятный ураган, из которого он каждое утро выходил опустошенным, морально во всяком случае, поскольку физически его крепкое сложение и мужские потребности оставались на высоте и соответствовали желаниям его царственной любовницы.

Мало-помалу он начал ненавидеть ее за этот ненасытный и постоянный голод, который она испытывала к нему. Жалость первой ночи угасла перед эгоизмом этой женщины, которую нисколько не заботила жизнь, которую он вел в дневные часы. Для достижения своих целей она так искусно пользовалась любовной наукой, что ей позавидовала бы любая продажная цыганка. Это была страшно жестокосердная женщина, и с ней Жиль опускался в такую бездну преисподней, что временами ему казалось, что он уже никогда не увидит света. Их объятия превращались в какую-то ожесточенную беспощадную борьбу, в которой каждый стремился затушить силу и страсть другого. И Жиль уже не без опасения задавался вопросом: чем же это закончится.

Однажды утром, когда он возвращался к себе после смотра, устроенного герцогом, Понго протянул ему письмо.

— Пришло из Мадрида, — сказал он. Затем, видя, что его молодой хозяин бросил письмо на стол, даже не раскрыв его, добавил:

— Понго думает ты прочитать. Может быть важным.

— Это может и подождать. Это, должно быть, от Жана де База. Он, наверное, сообщает, что выиграл или проиграл. У меня ужасно болит голова.

— Боль пройдет, — сказал Понго, усаживая его в кресло и принимаясь массировать ему голову обеими руками. — А письмо не от твоего друга.

Жиль взял письмо. Индеец был прав. Баз был здесь ни при чем. Письмо было от Гойи и состояло всего из нескольких слов:

«Где твоя осторожность, амиго? Слепые на Плаца Майор уже два дня говорят о новой любви некой дамы. Остерегайся! Смерть — это змея, она легко скрывается под цветами. И потом, ты забыл, что обещал пригласить меня на ужин! Ты приедешь?..»

Предостережение художника — это было серьезно. Жиль решил принять его во внимание.

— Какое сегодня число? — спросил он у Понго.

— Тринадцатое.

— Уже! Ты хорошо сделал, что заставил меня прочитать это письмо. Оно действительно важное.

В то время как Понго заканчивал свой массаж, Жиль думал, что послезавтра состоится праздник в Прадере, куда он обещал поехать вместе с Терезией, и что девочка будет жестоко разочарована, если он не сдержит своего обещания, и, в конце концов, он действительно очень хотел быть на этом празднике. Он действительно любил Терезию, она так прелестна. Кроме того, образ прекрасной махи являлся ему все чаще и чаще. Нет, он решительно никак не мог пропустить этот самый большой праздник года.

Первой мыслью было заставить Марию-Луизу прождать понапрасну на ночном свидании. Однако, помня о ее непредсказуемом характере, он от этого отказался: ведь она способна будет совершить тогда любую глупость, а это может погубить их обоих. Затем он подумал, что такой яростный огонь не сможет же пылать вечно. Солома тоже ведь горит ярко, но недолго. Кроме того, принцесса не могла слишком долго притворяться больной и не подпускать супруга к своей постели. Самое лучшее — это, возможно, объясниться с ней. В конце-то концов, у нее нет никаких причин, чтобы отказать ему в коротком путешествии в Мадрид, кстати и чтобы проверить эти сплетни слепцов!

Однако объяснение с взбалмошной принцессой стало трудным делом. Едва Жиль открыл рот и высказал несколько слов по этому поводу, она, вся горя, накинулась на него, крича и не опасаясь быть услышанной, что он только и помышляет о том, чтобы уехать в Прадеру, что все слухи — это лишь предлог.

— Кто сможет узнать, что мы встречаемся здесь ночью? Лишь одна Фьяметта в курсе, но она скорее умрет, чем выдаст меня.

— Во всяком случае, так долго продолжаться не может. Вы же не можете провести всю жизнь в постели, притворяясь больной.

— Я в ней буду оставаться сколько угодно. Не понимаю, почему отказываться от такого права?

— Король может найти это странным, что при своей болезни вы так великолепно выглядите.

— Я беременна и имею право на причуды.

— Хорошо, что вы вспомнили об этом. В вашем состоянии, сударыня, было бы лучше, если бы вы избегали некоторых изнурительных упражнений.

При свете зажженной ею свечи, поскольку было затруднительно объясняться в полной темноте, он внезапно увидел слезы в ее глазах и понял, что сделал ей больно.

— Тебе ли ставить в упрек страстность наших ласк, — прошептала она с трудом. — Я полагала, что это тебе доставляет такое же удовольствие, что и мне.

Чтобы утешить ее, он улыбнулся, привлек ее к себе и поцеловал ее распущенные светлые волосы.

— Не в этом дело. Надо, чтобы ты поняла, что ты не такая, как все другие женщины. Ты же будущая королева Испании, и у короля есть глаза.

— Это несносный старик, святоша. Он полагает, что осудил бы себя на вечное проклятие, если бы не оставался по-глупому верен своей жене, скончавшейся более двадцати лет назад! — взорвалась Мария-Луиза. — Если бы он не отказывался от удовольствий, которых, впрочем, он смертельно жаждет, то он бы был более снисходителен по отношению к другим. Он не преследовал бы их с такой жестокостью. Он мстит себе своей непоколебимостью.