Оторва: Страсть без запретов - Эдуард Снежин Страница 14

В динамиках тихо завывали чарующие звуки «Пинк Флойд».

Я только закончил покраску пола в комнате, как в дверь позвонили.

— Заходите, у меня руки в краске, — крикнул я.

Незапертая дверь открылась.

— Оторва! — выдохнул я.

В полутемном проеме двери словно зажглась новогодняя иллюминация. Такую энергию излучала улыбающаяся Лариса, что, казалось, вся светится, с радужным ореолом вокруг!

Она бросила в угол сумочку и сняла с моих рук замазанные краской перчатки.

— Как славно воняет у тебя, мой милый маляр! — прощебетала она со свойственным ей саркастическим юмором, и я, ошарашенный, очутился в кухне, бесцеремонно затянутый туда за вмиг вспухший бугор в штанах. Так же очумело не сопротивлялся я, когда она встала на колени и выпотрошила мое достоинство поверх джинсов.

Я нимало не задумывался, что это с ее стороны — беспроигрышный маневр на сближение после всего или искреннее утоление голода по мне любимому? Я испытал великое облегчение души, как будто сбросили с меня непосильный груз, неотвратимо прижимающий к самой земле.

Всякая способность к размышлению покинула меня.

Я просто закрыл глаза и предался блаженству, разлившемуся от пальцев ног до макушки. И только иногда вздрагивал, опасаясь проснуться и, как в первый раз, когда Лариса отдалась мне, в голове крутилось: «Так не бывает!»

Я не стал допрашивать девушку и устраивать разборки — боялся узнать подробности, мне хватило того, что уже пережил. К тому же был уверен, что рано или поздно Лариса расколется сама, природное стремление к откровенности часто побеждало в ней обманную хитрость, в которой она достигла непревзойденного профессионализма.

Но в первый день напомнил наше соглашение с ее родителями — месяц не пить.

— Конечно, — радостно согласилась она, — мне мама подарила книжку про лечебное голодание, — вытащила она из сумки тонкий томик, — оказывается, голодание лучше всего лечит от алкоголизма. Там пишут, что надо голодать три недели, но мы же не алкоголики, правда? Нам хватит одной.

— Знаю я про этот метод, даже сам голодал, и очень здорово посидеть недельку на одной водичке, чистится организм.

— Так, заканчиваем быстренько ремонт, что там осталось: кухня и коридор? И переселяемся голодать ко мне. Тут у тебя, — вдохнула она воздух, — будешь питаться ацетоном.

В Ларисе бурлила неуемная энергия не только к радостям жизни.

С воодушевлением сдирала она в коридоре и на кухне все лишнее и покрикивала на меня:

— Шевели помидорами! — как будто я залез на нее, но ленился выполнять мужские функции.

На окончание ремонта ушла всего пара дней.

На четвертый день голодовки я отправился на пару часов в свою квартиру, переставить мебель на высохшем после покраски полу. Лариса захотела пойти со мной.

— Это не женский труд, — возразил я, — обойдусь сам.

Вернувшись обратно, я застал незнакомую гостью. Они с Ларисой сидели за столом, болтали и… пили портвейн.

— Что такое? — возмутился я.

— Вадик, мы не виделись полгода, она пришла с бутылкой, не выгонять же!

— Она не сказала вам, что четвертый день без пищи? — обратился я к подруге.

— Да ну? За что вы ее голодом морите?

— Извините, — еле сдержал я бешенство, поднял со стола ополовиненную бутылку и выставил за дверь на лестничную площадку.

— Она ждет вас! — раскланялся я.

Гостья хотела сказать что-то обидное, но Лариса тихо произнесла:

— Уходи, Вика.

Вика хмыкнула, но — я никогда не видел, чтобы кто-то из подруг спорил с Ларисой — удалилась.

— Я уж не говорю о том, что ты нарушила слово, но пить после голодовки просто опасно и глупо, — сказал я в расстроенных чувствах.

— А ничего не случится! Я крепкая! — махнула девушка рукой. — Давай я салатик сделаю, мы же купили овощи на восстановление.

— Делай, — согласился я покладисто.

А она, дорвавшись до алкоголя, веселая, летала между комнатой и кухней и напевала, поддевая меня:

— А ты такой холодный, как айсберг в океане…

Потом мы испытали с ней блаженство первого поедания пищи после голодания. Обыкновенный винегрет, чуть сдобренный растительным маслом. Вкусно необыкновенно.

— Ешь понемножку, так положено, — учила Лариса, раскрыв книжку.

— Понял, — и я начал тщательно пережевывать маленькую порцию пищи — не для того, чтобы легче усвоилась, а чтобы своим примером помочь нарушительнице обета преодолеть зверский аппетит после приема портвейна.

Осчастливленные насыщением, мы плюхнулись на кровать дожимать блаженство сексуальными радостями.

— Как же со словом предкам? — спросил потом я.

— Все, все, сколько нам осталось? — заиграла девушка пальцами. — Совсем ничего, каких-то двадцать дней. Это будет… — она зажмурилась, — 19 августа!

Я вышел на работу, у Ларисы каникулы были до сентября. С тоской ждал, когда закончится рабочее время.

В первой половине дня любовь моя звонила мне дважды, но потом пропала — я не мог дозвониться ни к себе, ни к ней домой.

Забежал в кассу, там меня уже две недели ожидала премия, о которой узнал только на работе. Купил Ларисе огромный букет гладиолусов, коробку трюфелей и в самом приподнятом настроении явился домой.

Лариса лежала на тахте. Пьяная.

— О, какой ты галантный! — приподнялась она, увидев меня с подарками.

Шатаясь, встала, подошла, поцеловала, обдав винным запахом.

Я застыл на пороге.

Девушка воткнула цветы в вазу и радостно захлопала в ладоши:

— А мне предки послали перевод!

— Если б знали, то послали бы плетку, — мрачно заметил я.

— Ну, что ты сердишься, у нас еще две бутылки.