Искупление Атлантиды - Алисия Дэй Страница 14

— Бреннан?

— Я еще никому и никогда не рассказывал обо всем, что тогда произошло, — вдруг заметил он. — Вы первая услышите все подробности, и это правильно, потому что вас коснулось мое проклятье.

Она хотела было ответить, но Бреннан покачал головой, предвосхищая все ее вопросы.

— Лучше я сначала все расскажу, а потом вы скажете мне, сможете ли вынести мое присутствие.

Она нахмурилась, но не стала настаивать и устроилась в кресле поудобнее.

— Мне известно, что вы кое-что узнали о нас, когда совершили краткосрочный визит в Атлантиду. Скорее всего, принц Конлан и лорд Мститель уже поведали вам, что мы — воины Посейдона. Мы все поклялись в верности самому Богу морей на церемонии, которая впервые была проведена более одиннадцати тысяч лет назад. Мы — элита, избранная Посейдоном, а посему обязаны соответствовать высочайшим нормам поведения, исполнения своих обязанностей и чести. Однако я провалился по всем статьям, — сказал он, с трудом выдавливая из себя эти слова. Бреннан встал и принялся мерить шагами комнату, при этом стараясь держаться от нее подальше, заметив, как она вздрогнула при его приближении.

— Я был пьяницей и негодяем. В свободное время, да порой и тогда, когда я должен был тренироваться, я прохлаждался в Риме, попивая вино, путаясь с женщинами и, короче говоря, вел себя как последняя свинья.

Он помнил все так ясно, словно это случилось всего несколько недель назад. Воин провел рукой по волосам и отбросил их с лица, а потом прошел в другую часть комнаты.

— Была одна девушка. Женщина, — поспешно поправился он. — Она была очень соблазнительна, а я не так уж и сопротивлялся. Дочь сенатора. Я думал… думал, что наш союз лишь для удовольствия.

— Вы перепихнулись? — с серьезным видом уточнила Тиернан, хотя Бреннану показалось, что он увидел, как хитренько заблестели ее великолепные глаза цвета темного виски. Что ж у его истории не такой уж счастливый конец.

— Нас застали, — спокойно продолжил он. — Я предложил ей брак. Она не желала меня в мужья, а ее отец заявил, что я ее не достоин. Разразился скандал, и Бог морей…. Посейдон был крайне не доволен.

— И выместил свое недовольство на вас, да? — переспросила она так мягко, словно сочувствовала ему.

Он не желал ее сочувствия, так как ничем его не заслужил.

— Бог морей проклял меня заклятием, от которого мне не освободиться, за непростительные поступки. И вот уже больше двух тысячелетий я не способен испытывать чувства. — Бешенство и ярость, которые он мог, наконец, почувствовать, забурлили в его крови.

— Две тысячи лет, — повторил он, а потом с горечью процитировал слова, которые навечно остались выжженными в его памяти с той самой ночи в той комнате в таверне.

«ТАКОВО ТЕПЕРЬ ТВОЁ ПРОКЛЯТИЕ: ДО ТЕХ ПОР ПОКА ТЫ НЕ ВСТРЕТИШЬ РОДСТВЕННУЮ ДУШУ, СВОЮ ВТОРУЮ ПОЛОВИНУ, ТЫ БУДЕШЬ ЛИШЁН ЭМОЦИЙ — ПЕЧАЛИ, РАДОСТИ, ГНЕВА, ВОСТОРГА.

А КОГДА ТЫ ЕЁ ВСТРЕТИШЬ, ТЫ ОЩУТИШЬ ВОЗРОЖДЕНИЕ ВСЕХ ЧУВСТВ, КОТОРЫЕ БЫЛИ ПОДАВЛЕНЫ МНОГИЕ ГОДЫ, ВЕКА И ДАЖЕ ТЫСЯЧЕЛЕНИЯ.

ЕСЛИ И ЭТОГО БУДЕТ НЕДОСТАТОЧНО, ЧТОБЫ СОКРУШИТЬ ТЕБЯ, ТЫ БУДЕШЬ ОБРЕЧЁН ЗАБЫВАТЬ ЕЁ КАЖДЫЙ РАЗ, КОГДА ОНА БУДЕТ ИСЧЕЗАТЬ ИЗ ПОЛЯ ЗРЕНИЯ. ТОЛЬКО КОГДА ОНА УМРЁТ — ЕЁ СЕРДЦЕ ОСТАНОВИТСЯ И ДУША ОТЛЕТИТ — ПАМЯТЬ О НЕЙ ПОЛНОСТЬЮ ВОЗВРАТИТСЯ К ТЕБЕ, ЧТОБЫ ДО КОНЦА СВОИХ ДНЕЙ ТЫ РАСКАИВАЛСЯ, ЧТО НАВЛЁК БЕСЧЕСТЬЕ НА ВОИНОВ ПОСЕЙДОНА».

Он закрыл глаза, сжал руки в кулаки и остановился посреди комнаты, ожидая, что она сейчас выразит свое презрение, вызванное его провалом. Он думал, что она убежит, услышав его рассказ.

— Вам не кажется, что это несколько жестоко?

Он открыл глаза, изумившись ее словам. Тиернан сидела в кресле, склонив голову на бок и не сводя с него глаз.

— Вы не понимаете. Я еще не рассказал самое худшее, потому что я трус. — Он помолчал, чувствуя еще одну волну боли при мысли о Корелии и ребенке. О том ребенке, который мог бы быть его сыном или дочерью, если бы появился на свет.

Если бы этот ребенок не умер из-за него, Бреннана.

Она нетерпеливо заерзала в кресле.

— Я все прекрасно понимаю. Вы были сорвиголовой в молодости, как и многие из нас, и я могу понять, без обид, что ваш Бог несколько несдержан.

— Но я…

— Вы сделали то же самое, что и любой студент с бочонком горячительного, пришедший на вечеринку в тогах, — сказала она, снова перебивая его. — Но почему-то вы понесли наказание, длившееся более двух тысячелетий. Я не могу поверить своим собственным словам. Два тысячелетия. Сколько же вам лет? Неужели всем атлантийцам по несколько тысяч лет?

— Я убил мать своего ребенка, когда тот находился в ее утробе, — надрывисто, хрипло сказал он. Эти слова сжигали его сердце.

Тиернан побелела как полотно.

— Вы… что? Вы… но подождите. — Она глубоко вздохнула. — Нет. Это не правда. То есть не вся правда. Я что-то чувствую…

Она замолчала, не переставая смотреть на него, испытывая шок и ужас, а он чувствовал такую боль в груди, что не мог дышать. Бреннан наклонился вперед в кресле, обнял себя руками, а потом и вовсе упал, сильно ударившись лицом об пол. Боль от потери ребенка, горькое раскаяние, которое он чувствовал, думая о смерти Корелии, грозили лишить его рассудка.

Он снова занялся дыхательными упражнениями и заставил себя сесть обратно в кресло.

— Это правда, — заявил он. — В какой-то мере, это так.

— Мне не нужна правда в какой-то мере, я хочу услышать истинную правду. Расскажите мне все, как было.

Он наклонил голову и покорно пересказал сердитое неодобрение и обвинения Посейдона.

И завершая, заявил Тиернан:

— Так что, как видите, она умерла по моей вине. Мой ребенок умер из-за меня. У меня нет права жить и быть счастливым, но с тех пор я каждый день сражаюсь, чтобы спасти других женщин, других детей, стараюсь уберечь их от смерти. Я ищу то, чего мне никогда не найти и чего я не заслуживаю.

— Искупление, — прошептала она. — Но Бреннан, она же не рассказала вам о ребенке? Вы же говорили, что предложили ей брак.

— Когда нас застали, и я предложил жениться на ней, она рассмеялась мне в лицо. Сказала, что простой воин ей не пара. В лучшем случае я хорош для пустой болтовни, в худшем — просто унять зуд, — неторопливо ответил он, снова испытывая то ужасное унижение, словно с того события прошло лишь несколько часов.

А потом стало еще хуже, когда унижение превратилось в выворачивающую наизнанку боль, когда он продолжил:

— Она ни слова не сказала о ребенке. Даже не намекнула, прервала наше общение. Она собиралась выйти замуж… Лишь позже я узнал, что ее будущий супруг узнал про ее похождения и беременность от слуг-сплетников. Он публично опозорил ее, и все ее так называемые друзья из ее социального окружения от нее отвернулись.