Бродяга. Зита и Гита. Кинороманы - Владимир Андреев Страница 14

Район Большого Бомбея ^[2], когда-то называвшийся «Черным городом», расположен к северу от центра, по направлению к острову Солсетт.

Он беспорядочно застроен жилыми кварталами. В нижних этажах домов размещаются лавочки и мастерские.

Между этими кварталами тянутся узкие и пыльные улицы одноэтажных убогих жилищ.

А если ехать на юго-восток по многочисленным мостам и дамбам, соединяющим два удивительно зеленых острова — Бомбей и Солсетт, то открывается совершенно иной Бомбей: правильная планировка, широкие зеленые улицы. Это территория Форта. Жилых домов почти нет, в основном правительственные учреждения, банки, магазины, конторы и офисы торгово-промышленных монополий.

Обогнув бухту Бэк-Бей по шоссе Марин-драйв — «жемчужному ожерелью», застроенному многоквартирными шестиэтажными домами, попадаешь на великолепный Малабар-Хилл, где воцарился во всей своей могучей зелени парк «Висячий сад».

В центре Большого Бомбея гудит Крофордский рынок, перед которым меркнут все рынки Востока.

Могущество этого рынка потрясает покупателя пестрым ливнем разнообразия божественных плодов этого суетного мира, называемого Землей.

Здесь, как на чудесном макете, Творец как бы показывает человеку: Я — есмь. Я дал вам Жизнь. Вот она. И вы — тоже мой плод и украшение Земли — люди, человеки!

Юная красивая девушка и ее хозяин и наставник — молодой высокий красавец с фигурой атлета, а также мальчик лет десяти-двенадцати сидели на круглом гранитном бордюре старого фонтана.

Это были бродячие циркачи, которые, закончив небольшое представление на рынке, делили заработок.

Девушку, одетую необычайно красочно, как легендарная танцовщица, певица и куртизанка Таваиф, звали Гитой.

Она считала деньги.

— Все не везет и не везет, как в карты. Я все раздала и почти все проиграла. Вот тебе, Рака, — она протянула ему бумажки, — на три бутылки хватит, — весело и внушительно проговорила она и засмеялась чистым и заразительным смехом.

— И это все? Ты что, припрятала? А? Ну, я тебе покажу! С такими загребущими руками ты у меня быстро вылетишь из дела!

— Да-да, Рака, я видел, она припрятала не один десяток рупий, — звонким голосом сообщил мальчишка.

— Прочь от меня, недомерок. Еще и ты смеешь мне перечить, наводить тень на плетень. Ну-ка, сгинь отсюда, сопля несчастная! — прикрикнула Гита с напускным гневом.

— Гита, — зарычал Рака, — еще раз сотворишь подобное, вышвырну тебя вон!

— Ох-ох-ох, боялись мы ваших угроз! Не рычи, как шакал над костью.

— Слишком много ты на себя берешь, цыганка!

— А кто собирает зрителей? Ты, благородного происхождения, или я, простая цыганка? Пугало огородное! Ты же прыгаешь, как паршивая обезьяна на веревке.

У Раки глаза поползли на лоб от такой неожиданной выходки со стороны партнерши.

— Я… да я… — начал, заикаясь, Рака, — сделал из тебя настоящую танцовщицу, баядерку, можно сказать, Таваиф двадцатого века, а ты так со мной?! Отдавай деньги или…

— Стоять! Ни с места, или же здесь будет множество трупов!

Гита вынула нож и приставила его острием Раке к животу.

— Ты погляди, она еще и ножом угрожает, — проблеял отрок.

— Сказала, исчезни, ягненок от паршивой овцы, иначе ты забудешь, что есть на свете солнце и луна, — в раздражении прокричала Гита, и тот, проникнувшись угрозой, улизнул.

— Ладно тебе, Гита! Но в следующий раз…

— Что в следующий раз?

— Выгоню!

Гита спрятала нож, резко повернулась и, гордо неся голову, удалилась.

Рака остался один. Пересчитал деньги.

— Вот чертовка! А ведь и впрямь хватит на три бутылки, — и он зашагал своей мягкой и величественной походкой актера и борца.

Пронзительный телефонный звонок, казалось, пробуравил мозг Рави.

Он так вздрогнул, что чуть было не упал со стула. Подобного никогда за его практику в клинике не случалось.

— Бог мой! Что это со мной? Опять эта демоническая усталость. Правда, есть противоядие против нее, но у людей свободы, а я — раб. Да-да! Я раб ничтожный!

Рука потянулась к трубке.

— Доктор Рави у телефона! — выдохнул он.

— Рави, дружище, как хорошо, что я тебя застал! Это я, Гупта! — прозвучало в трубке.

У Рави отлегло от сердца. Струя свежего воздуха из открытого окна мягко наполнила легкие и заныла в груди, как струна ситары.

— О, ты, Гупта! Наконец-то! Прошла уже неделя после нашего, как говорят мусульмане, хаджа, а ты не звонишь. Ты что? Погряз в конституционном суде?

— Что ты, Рави. Я — бедный адвокатишка, слуга народа, броня их и защита, куда мне до конституционного суда.

— Что случилось? Слушаю.

— Ничего. Просто позвонил. Разве так нельзя?

— Можно, — миролюбиво сказал Рави.

— Пора жениться, мой дорогой собрат! — прямым ударом сразил его Гупта.

Рави, открывшись, пропустил удар, и теперь мысленно искал контрудар.

— Да-да, — тянул он, выигрывая время, — наверное, конечно. А ты был у моих родителей?

— Два раза.

— И что они?

— Молятся на меня.

— Уж так и молятся?

— Да, так и молятся, — защищаясь, отвечал Гупта.

— Ну, короче, дорогой господин Гупта, я слушаю твое окончательное предложение.