Камелия - Лесли Пирс Страница 14

Прошлой ночью она была очень рада, когда Роландзы пригласили ее к себе. В маленьких светлых комнатах было уютно и спокойно, чего недоставало ее дому. Было приятно принять ванну, забраться в постель, приятно было видеть, как все о тебе заботятся. Но сейчас, при свете дня, этот дом казался Камелии тюрьмой.

Миссис Роландз была сплетницей, и до вчерашнего дня она пренебрежительно относилась к Камелии. Похоже, эта женщина предложила свой дом ради сенсации, а не из добрых побуждений.

— Что это? — Миссис Роландз вошла следом за Камелией, и ее зоркий взгляд сразу заметил рюкзак за спиной у девочки.

— Кое-какие вещи из дома, — сказала Камелия и покраснела от стыда. — Я проходила мимо, решила зайти и кое-что забрать.

— Тебе не следовало идти туда одной. — Миссис Роландз вилась вокруг Камелии, как мама-квочка, обняла ее и придвинула к столу. — Полиция не хотела, чтобы ты туда ходила, пока они не исследуют там все. Потом я могла бы тебя туда отвести.

Камелия почувствовала, что на глаза наворачиваются слезы.

— Я только хотела взять свою ночную рубашку и некоторые вещи. Я больше ничего не трогала, — ответила она, затаив дыхание. Она боялась, что мистер Роландз откроет сумку, но он только произнес:

— Конечно, тебе нужны были твои вещи, милая. — Он похлопал девушку по руке и сочувственно посмотрел на нее. — Энид не может не волноваться, такая уж она. А теперь ешь завтрак, пока он не остыл.

В семь вечера по всему дому разнесся запах дрожжей, когда мистер и миссис Роландз принялись замешивать на завтра тесто для пекарни.

Камелия пробралась в прихожую, чтобы проверить, так ли это. Да, действительно, было слышно, как они говорят внизу, через два лестничных пролета. Это был удобный момент.

День казался бесконечным. Несмотря на то что Камелия давно знала Роландзов, с ними было невозможно разговаривать.

Девушка считала невежливым читать при них книгу или спросить, может ли она пойти к себе в комнату и побыть одна. Мистер Роландз не отрывался от газеты, а его жена все время сплетничала. Если бы Энид заговорила о Бонни, Камелия снова заплакала бы, но миссис Роландз нарочно не упоминала ее имени.

Днем Камелия услышала, как миссис Роландз обсуждала ее по телефону со своей подругой. Она сообщила, сколько бекона и йоркширского пудинга съела девочка. А потом сказала: «Не похоже, что Камелия очень расстроена».

Камелии казалось, что миссис Роландз специально ее унижает. Энид указывала на дырки в туфлях, предлагала свои огромные хлопковые платья, потому что блуза Камелии расходилась на груди, и указывала на пятна. Возможно, она старалась вести себя как мать, но для девочки ее замечания были сродни издевкам в школе.

Стрелка на наручных часах двигалась так медленно, что Камелии хотелось кричать. Она мечтала выйти на солнышко и побродить по улицам. Она с нетерпением ждала момента, когда можно будет прочесть эти письма, и одновременно чувствовала себя виноватой из-за того, что взяла их. Когда мистер Роландз, отправляясь с женой в пекарню, наконец-то сказал, что сегодня Камелия может лечь спать пораньше, она его чуть не расцеловала.

— Тебе станет легче после похорон, — сказал он с сочувствием, как будто догадался, каково ей сегодня. — Ты еще слишком молода, чтобы перенести такое, но мы рядом и поможем тебе.

Камелия легла в постель. Она положила одеяло так, чтобы можно было в любой момент натянуть его, если ей кто-то помешает, и открыла папку. Внутри было примерно тридцать писем и несколько старых фотографий, на которых были незнакомые Камелии люди. Но в письмах она не нашла утешения, как ожидала. Это было еще одно предательство.

Камелия смогла заплакать только через несколько часов после того, как дочитала письма. Она лежала на кровати и слушала звуки тестомесильной машины, доносившиеся из кухни, и гнев внутри нее разрастался, как тесто, пока она не почувствовала, что он ее душит.

Потом девушка услышала, как выключили машины. Зазвенели чашки, засвистел чайник — Роландзы готовили себе чай. Церковные часы пробили десять, и было слышно, как заскрипели ступеньки, когда Роландзы поднимались в спальню.

Через несколько минут в доме стало тихо. На улице гуляли люди, стуча каблуками по тротуару, иногда раздавался смех. Только когда на улице стало так же тихо, как и в доме, Камелия уткнулась в подушку и всхлипнула.

Она могла простить Бонни то, что та пренебрегала ею, то, что она пила и спала с мужиками. Камелии было все равно, что мать промотала семейные деньги. Она приготовилась к еще большему унижению, жестоким шуткам и сплетням, к хитрому смеху за спиной, который придется услышать еще не раз. Но Камелия не ожидала, что мать заберет у нее то единственное хорошее воспоминание, за которое она так держалась.

Джон Нортон, этот добрый любящий джентльмен, был всего лишь еще одной жертвой, которую Бонни подцепила обманом. Она не только женила его на себе, сказав, что беременна. Бонни шантажировала ребенком еще троих мужчин, и все это началось задолго до смерти Джона.

— Я ненавижу тебя, — злобно прошептала Камелия в подушку. — Не думай, что я буду плакать о тебе. Ты лживая дрянь, и я рада, что ты мертва.

У Камелии было так много теплых, прекрасных воспоминаний об отце. О том, как она сидела у него на коленях и слушала, что он читает, о том, как плавала с ним на лодке в Камбер-Сандз, о том, как кружилась на карусели в Гастингсе, когда он крепко держал ее впереди. Весной отец ходил вместе с ней смотреть на новорожденных ягнят и первоцветы.

Камелия давно рассталась с мыслью о том, что сможет когда-нибудь стать такой же красивой, как ее мать. Но когда она смотрела на детские фотографии отца и видела, что он был полным мальчиком, то мечтала о том, что, как только ей исполнится шестнадцать или семнадцать лет, весь жир спадет и она станет стройной и элегантной. Теперь у нее пропала даже эта надежда. Она была толстой некрасивой дочерью одного из этих ужасных мужчин.

Камелия уже несколько лет думала, что эгоизм матери, ее легкомыслие, недостаток самоконтроля были просто отрицательными качествами характера, с которыми Бонни ничего не могла поделать. Но сейчас она уже не верила в это. Бонни умела прекрасно владеть собой. Она была просто расчетливой сучкой, которая лгала на протяжении всей жизни. Даже сейчас она, наверное, смеялась из могилы, надеясь, что каждый из тех трех мужчин озадачен, а их семьи опозорены.

— Я не позволю, чтобы это произошло, — пробормотала Камелия, уткнувшись в подушку. — Даже если один из них столкнул тебя в реку, я его не виню. Ты больше ничего не сможешь сделать папе.

Сна не было ни в одном глазу. Папку она спрятала в шкафу, но даже в темноте она все еще видела письма и гадала над тем, через какие муки Бонни заставила пройти этих мужчин. Камелия встала с кровати, подошла к окну и глубоко вдохнула свежий ночной воздух.

— Надо выбираться отсюда, — прошептала она, глядя на церковную башню. Луна висела прямо над шпилем и лила серебристый свет на крыши магазинов на Хай-стрит. В другое время Камелию поразил бы этот вид, но сейчас все вокруг казалось ей ужасным. — Забудь об этих мужчинах, с этого момента ты будешь заботиться только о себе.