Злейший друг - Ирина Лобановская Страница 14

Варька была права. Пусть миром управляют мужчины. А ими вертят, как хотят, отдельные женщины. Вывод прост, как линейка…

Мать, после развода старшей и скоропалительного замужества младшей, слегла и очень долго болела. Иногда отец в гневе, срываясь, кричал Варьке:

— Это ты мать довела, ты! Не будь твоих вывертов, не болела бы мать! Мужика тебе, видите ли, на долю не хватило!

Варька реагировала хладнокровно, пожимала плечами:

— К чему зря ломать веники? И при чем тут я? Ты нервничай поаккуратнее, тебе уже много лет, — и заваливалась с очередной книгой на диван.

Спокойствие сестры давно уже не поражало Ксению. Она хорошо знала свою младшенькую, которая до трех лет не заводила Денису метрику. Да, ребенок жил словно в небытии. Ну и что же? Варька глядела холодными, наглыми светлыми глазами. Найдем время и заведем! Подумаешь, метрика! Потом она вдруг начала кокетничать с Петей. Маруся ходила беременная… Откровенно так кокетничала, без обиняков. Она была такая, Варька, ни в чем не скрытничала. Ксения ругалась, не пускала Марусю и Петю к Валентину. Маруська ревела… Не хочется вспоминать.

У Ксении с детства сложилось какое-то болезненное, раннее чувство ответственности за сестру. После одного очень давнего случая.

Они жили тогда на даче, и мать хозяйничала в саду, поручив Ксении следить за сестрой. Семимесячная Варька смирно лежала в кровати и сосредоточенно грызла кулак. Ксения играла на полу рядом. Потом Варьке кулак надоел, и она заорала. Скорее всего, просто хотела немножко внимания. Но Ксения этого не поняла и стала усердно трясти кровать, отчего сестра раскричалась громче. Тогда Ксения решила отнести Варьку к матери. Она и раньше так делала, но почему-то в тот день у нее не хватило сил нести толстую, кормленую девчонку на руках. Она выволокла сестру из кровати, положила на дощатый пол голым пузом и потащила, держа за руки, во двор. Орала Варька при этом истошно. Но деревянные дома строили несколько иначе, чем панельные, и мать крика не слыхала. В живот сестре Ксения всадила таким образом штук десять заноз, исцарапала все ноги, а когда поволокла по ступенькам крыльца и по земле, Варька даже замолчала от ужаса. Мать, увидев эту картину, стала сметанно-белой и оцепенела. А Ксения деловито отпустила Варькины руки и удовлетворенно, с ясным сознанием исполненного долга сказала:

— Ну вот, и кричать перестала!

«Я ведь могла ее убить, — иногда думала Ксения, глядя на Варьку. — Маленькая она еще, глупая. Какая у нее злоба? Дурь одна. А кто ей поможет, если не я? Мама болеет…»

Она все равно любила ленивую, небрежную, наглую сестрицу, всегда стоявшую на фотографиях с независимым и надменным носом вверх. Поэтому Ксения и не знала, чего она тогда хотела больше: чтобы Валентин остался с ней или женился на Варьке. Пожалуй, ей хотелось одинаково и того и другого.

Но была и другая история, о которой сестры никогда никому не рассказывали.

Они ввечеру ждали Натку «под глобусом» — возле ресторана в начале Нового Арбата, над которым крутится «земной шар». Стояли себе, разговаривали, курили, по виду — явно не синие чулки в очках, а в топичках-юбочках, бойкие такие столичные девахи-оторвы.

Мимо шел какой-то мужик. В летах, но не старик. Замедлил ход и закурсировал рядом. Они на него особо внимания не обратили — наверное, тоже кого-то ждет у ресторана.

А прохожий настойчиво поглядывал в их сторону, криво курсанул мимо и что-то коротко бросил им на ходу. Сестры толком ничего не поняли, переглянулись и продолжали курить-болтать, не придав никакого значения этому типу. Мало ли этаких на свете…

Однако настырный дядька прокурсировал вторично, уже обратно. И бросил им в такой же лаконичной манере — на этот раз они услышали:

— Сто!

Сестры удивленно глянули на него. Чего привязался? Что ему надо? Непонятно…

— Чо «сто»?… — спросила Варька.

Он в ответ хмыкнул, но не отвалил. Проплыл мимо в третий раз, в неизменной «кошачьей» манере, с другой стороны. И вновь на ходу:

— Двести!

Тут сестры всерьез насторожились, прекратили треп и уставились на странного прилипалу. А он уже застыл на месте, повторяя:

— Двести! Ну, двести, двести долларов! За вечер! С любой… Могу с обеими…

Тут до сестренок дошло, за кого он их принял… И Варька с ходу послала страстно желающего приличным матом.

Мужик с трудом вышел из шока и признался:

— Девочки, вы меня извините! Но не стойте на этом углу! Что вы здесь столько времени торчите? Тут — не знаете разве? — условленное место, совершенно точно обозначенное, где путаны торчат и себя предлагают! Ни в коем случае здесь больше не показывайтесь, а меня простите, пожалуйста!

Они посмеялись и продолжали стоять. Натка сильно опаздывала.

А потом Варька пошла в туалет… И тогда подвыпившую Ксеньку с неизменной сигаретой в зубах попытались затащить в машину какие-то парни. И она уже устала с ними бороться и махнула рукой — будь что будет! — как вдруг вылетела разъяренная Варька. Она так визжала и царапалась, так кусалась, так цеплялась за сестру, которая была уже в полной отключке, что парни испугались, плюнули и уехали. Арбатский ко всему привыкший народ никакого внимания на происшествие не обратил. А милиция здесь редко прогуливалась.

— Дурка! — сказала Варька сестре, злобно показав мелкие зубки.

Ксения молча с ней согласилась.

После рождения Даши забот у Ксении хватало по горло. Где там про Варьку и Валентина вспоминать! Хотя вспоминала, очень даже иногда вспоминала и замирала на мгновение возле микроволновки. И Дениса очень жалела — заброшенный совсем ребенок, — и Глеба, умного, доброго, по-настоящему влюбленного в Ксению, уступающего во всем, спускающего все ее срывы, иногда сравнивала вдруг с Валентином — и не могла остановиться…

Когда-то Глеб каждое утро до работы приезжал на машине к ее подъезду и опускал в почтовый ящик письмо. Как из бокала, наполненного доверху вином, надо осторожно отпить глоток, чтобы не расплескать, так его переполненная душа, очевидно, стремилась отдать по каплям свое чувство, перелить его в другую душу, поделиться. Глеб… Шутил — смешно, серьезничал — интересно. Поздно ночью Ксения, вернувшись из театра, звонила ему, старалась успокоить, утихомирить. Потом пришло лето. По заведенному порядку Глеб всегда увозил свою семью на юг. И оттуда звонил Ксении два раза в день. В то утро, когда она сказала, что Маруська тоже уехала отдыхать, Глеб взял кассира измором и достал билет на самолет Адлер — Москва. Ксения открыла дверь, ничего не спросив — консьержка пропускала только знакомых ей людей, — и остолбенела. Изумленно погрызла сигарету.

— Разлюби твою мать… Что случилось, Морозов? Глеб ответил не сразу.

— Я боялся, что у меня появится дублер…

— Ты мне льстишь! — засмеялась Ксения.

Пробыв весь оставшийся отпуск Глеба вдвоем, они поняли, что врозь невозможно. Осенью он, не дождавшись развода, переехал к ней. Начался всегда очень трудный и долгий период привыкания. Обыденная дребедень…