Прекрасная Охотница - Ольга Лебедева Страница 14

— Да что же она делает-то… — плачущим голосом пробасил губернатор Скарятин. Николай Яковлевич сложил ладони рупором и громогласно закричал: — Диана… тьфу… Дарья Михайловна! Прекратите вы это, голубушка, ради всех святых! Христом Богом прошу, не шутите эдак-то!!

— Вот зараза… — зло рассмеялась стоявшая подле дородная купчиха Сметанкина.

Все стрелки, кто сумел пройти предыдущие стрельбы, как один опустили оружие.

Дубинин же, стоявший на переднем краю, вскинул ружье и принялся лихорадочно выцеливать столь необычную мишень, представшую перед губернскими охотниками. Оружие покуда еще ходило ходуном в его трясущихся руках, мушка плясала, как пьяная. А в глазах ретивого капитана играли безумные огоньки, он весь был во власти бешеного, самозабвенного азарта охотника, наконец-то увидевшего перед собою настоящую, главную добычу.

Тут даже Звягин не удержался. Он со всех ног бросился к Дубинину и в мгновение ока попытался заслонить собою водный пейзаж и застывший на его фоне точеный силуэт Прекрасной Охотницы.

— Полноте, капитан, не валяйте дурака! Да взгляните же на воду, черт вас возьми!

Дубинин скосил глаза. В парапет пристани сейчас плескала уже не шуточная волна. Это значило, что ветер, разогнавший поутру облака над Казанкой, усилился вновь. Теперь это заметили и на барке, где у самого борта по-прежнему стояла Прекрасная Охотница, подобно героине легенды о Вильгельме Телле. Палуба барки заметно покачивалась под ее стройными ножками, и чайки вились над бесстрашной молодою женщиной, оглашая залив резкими тревожными криками.

— Дубинин, не вздумай! — трубно пробасил кто-то из группы охотников, сгрудившихся у самого основания мола. Его камень уже захлестывала вода, а на небо сосредоточенно наползали серые рваные облака.

— Молчали уж бы… — прошипел капитан. Его глаза метали молнии. Все существо Дубинина, казалось, сконцентрировалось в указательном пальце, подрагивавшем на спусковом крючке дорогого английского ружья.

— Ничтожества… хамье… — неустанно повторял он, не сводя зачарованного взгляда с заветной цели. Крепкое румяное яблоко по-прежнему притягивало к себе всеобщее внимание.

— Господи, да остановите же его! Ну хоть кто-нибудь, — раздался чей-то испуганный всхлип.

Наконец и матросы на барке вышли из оцепенения. Переглянувшись, они с двух сторон решительно кинулись к отчаянной дамочке. Видя это, Дубинин издал возмущенный вопль и быстро повел дулом, отчаянно ловя на мушку ускользающую цель.

Секунда, другая — и над водою прогрохотал оглушительный выстрел!

Все собравшиеся на пристани, и охотники, и губернское начальство, и гости вперемешку с зеваками дружно ахнули. А Дубинин застыл как вкопанный, точно громом пораженный.

Яблока на прелестной головке Дианы уже не было. А сама Прекрасная Охотница, целая и невредимая, махала толпе рукой и лучезарно улыбалась.

Тут же раздались рукоплескания, крики восторга, кое-где в воздух полетели шапки. И словно по мановению некоей волшебной палочки в небе вдруг образовался крохотный просвет между туч, и оттуда на берег, набережную и людей пролился тонкий луч света. А следом за ним и вовсе проступило и выглянуло солнце.

Капитана обступили со всех сторон. Его поздравляли, обнимали, восхищенно хлопали по плечам. А Дубинин отчего-то повел себя вовсе уж странно! Раскрасневшийся и злой, он швырнул наземь ружье, высвободился из объятий друзей-офицеров и зашагал прочь мимо гранитных бортов набережной.

Пожилой ротмистр Кошкин, из гарнизонных ветеранов, бережно поднял капитанское ружье и бегло его осмотрел. После чего обвел товарищей изумленным, недоумевающим взглядом:

— Господа! Господа офицеры! Да ведь оно… заряжено. Там пуля… лопни мои глаза.

— Да и дуло чистое, — поддержал его Звягин, оказавшийся тут как тут. — Ни тебе дыма, ни пороха.

— Выходит, капитан-то и не стрелял вовсе, — нахмурился Кошкин. — Кто ж тогда? Господа, кто стрелял-то?

— Святые угодники, так вот же ж он! — перекрыл шум толпы зычный губернаторский голос. — Петр Федорович! Душка…

— Где, где? — зашептались все, ища взорами истинного стрелка. И многие обернулись на скарятинский глас.

Позади толпы, возле коляски с кучером, державшим наготове поводья, стоял Фролов. К голенищу его невысокого щегольского сапожка из мягкой кожи, прозванного в России за удобство выделки и шнурки окантовки на американский лад «мокасинами», было прислонено легкое ружье с длинным стволом.

Впоследствии многие говорили, что явственно видели струившийся над дулом дымок. Так это было, или же зеваки как всегда склонны преувеличивать — сейчас сказывать уже трудно. Но в ту минуту уже ни у кого не было сомнений, что именно Петр Федорович выстрелил и в лучших традиция шиллеровских разбойников и собственной репутации был точен. Пуля, и это теперь было очевидным, сбила яблоко с головы ее владелицы, не причинив никакого вреда Прекрасной Охотнице. Ну, разве что ее прическу слегка обдало ветерком прожужжавшей мимо смерти — капризного и своенравного шмеля.

Барка лишь теперь тронулась и спустя несколько минут причалила к швартовам пристани. Арбенина царственно сошла по мостику, опираясь на руку губернатора. Тот хмурил брови, выговаривая что-то храброй сумасбродке, но глаза Скарятина лучились восторженной и изумленной до сих пор улыбкой. Несмотря на строгости и придирчивости по службе этот человек тем не менее обладал жизнерадостным нравом и ценил жизнелюбие и охоту к страстям в других. А уж тем паче когда речь шла об элегантной и обворожительной женщине, ступавшей сейчас рядом с ним по сходням и даря направо и налево милостивые улыбки, точно сама императрица!

— Одно я вам скажу, Дарья Михайловна, — шептал он ей изредка на ушко, открытое средь изящных завитков волос губернаторскому восхищению. — Уж как-то вы это… того… Эдак же и удар мог схватить меня, старика. Эх, коли знать заранее — видит бог, непременно заарестовал бы вас на недельку другую, вашей же пользы и здоровья для.

— Согласна, — кокетливо шептала ему в ответ Диана, беззвучно шевеля губками, — Только при одном условии, Николай Яковлевич. Коли вы станете моим тюремщиком!

— Ах, кокетка, ах, баловница, — сконфуженно бормотал Скарятин, не забывая приветственно помахивать ликующей толпе. Однако губернатор, будучи выше Арбениной, не мог видеть, куда были устремлены сейчас глаза Прекрасной Охотницы. Точнее, на кого.

Фролов смотрел на нее в упор, и казалось, что между этими молодыми людьми — блестящей петербургской львицей и скромным, сторонящимся шумного общества человеком — исчезли все эти люди, звуки, яркие пятна балаганов и возобновившаяся уже музыка. Они видели сейчас только друг друга.

«Это вы», — казалось, говорили глаза Арбениной. Впрочем, так ведь оно и было на самом деле!

«Это я», — отвечали в свою очередь глаза Петра Федоровича. И в этих кратких, мало значащих словах, к тому же так и не высказанных вслух, для обоих было заключено так много, что переполняло оба сердца и грозилось выплеснуться наружу — точно буйные, безудержные и яростные волжские волны.