Поцелуй с дальним прицелом - Елена Арсеньева Страница 14

Наконец кошмар прекратился: видимо, матросы рассудили, чтоим почудилось, и решили пойти спать. Мы сразу сели, где стояли, – усталидо такой степени, что ноги у всех разом подкосились. И вдруг туман заколыхался– и на нас из туманной, темной мглы вывалилась какая-то фигура.

Человек!

Это был матрос, которого занесла на лед какая-то нелегкая.Может быть, чрезмерная преданность революционному долгу? А может быть, онпросто был в стельку пьян и сам не соображал, куда бредет? В бушлате и куцейбескозырке, он волок за собой по льду тяжелое ружье.

Внезапной встречей среди торосов он оказался ошеломлен так же,как и мы. Подойти он умудрился слишком близко, и у нас не было никаких шансовсойти за ледяные статуи, причудливо изваянные природой. Впрочем, мы вполнемогли поспорить со статуями своей неподвижностью, ибо все словно бы окаменели.Матрос тоже обмер на миг… однако он очухался быстрее, чем мы. Правда, повел онсебя очень странно. Перехватил ружье – мы думали, что сейчас грянетвыстрел, – однако стрелять он не стал, а сунул свое оружие под мышку,чтобы не мешало, а потом вцепился обеими руками в меня, стоявшую к нему всегоближе, и поволок куда-то к берегу – молча и деловито.

Я была так напугана, что продолжала изображать статую,сорванную с пьедестала: не издала ни звука и молча влачилась за ним по снегу,словно вещь. Наши все продолжали стоять недвижимо, то ли еще не придя вчувство, то ли не вполне соображая, что ж теперь делать.

Скорее всех присутствие духа вернулось к Никите. Он сорвал ссебя удерживающую его веревочную петлю и кинулся мне на выручку. С этой своейнепостижимой способностью двигаться стремительно, неудержимо он словно бывзвился в воздух и в один прыжок оказался рядом с матросом, который удалилсяуже на несколько шагов вместе со мной, своей безвольной жертвой.

Матрос оглянулся, посмотрел в лицо Никите – и, видимо,прочел на нем свой приговор. Я была совсем рядом с этими двумя мужчинами иявственно могла разглядеть на лице одного холодную, отстраненную решимость, ана лице другого даже не страх, а некий запредельный ужас.

Матрос оттолкнул меня с такой силой, что я упала на Никиту,и тот с трудом удержался на ногах. Впрочем, он тоже незамедлительно отшвырнулменя, чтоб не мешала, – тут уж я не смогла устоять и мешком свалилась налед. Матрос, забывший про свое ружье, продолжая держать его под мышкой(впрочем, вполне возможно, оно было не заряжено!), огромными, неуклюжимипрыжками рванулся было наутек, спотыкаясь и чуть не падая на каждом шагу,однако Никита настиг его, словно перемещаясь по воздуху. Матрос еще разоглянулся, разинул рот, додумавшись наконец позвать на помощь своих товарищей,которые были совсем близко… Но это оказалось последнее, что он успел сделать всвоей бестолковой жизни.

Никита слегка замахнулся и ударил его кулаком в висок.Раздался страшный звук раздавленной яичной скорлупы… На миг мне почудилось, чтов голове матроса сейчас образуется трещина, сквозь которую потекут мозги… менячуть не стошнило.

Передо мной все помутилось, но я видела, что голова матросане треснула. Просто она сильно откинулась назад… он закрыл рот, потом лицо егоприняло задумчивое выражение, и он грянулся навзничь так же тяжело, какнесколько минут назад упала я. Еще я успела увидеть, как задергались его ноги вваленках: голенище одного из них было неровно обрезано, так что он был корочедругого… Потом Никита оказался рядом и с силой дернул меня, помогая встать.

Стояла кромешная тьма, но я совершенно точно помню, чтовидела каждое мимическое движение лиц. Наверное, ужас надвинувшейся смертиобостряет зрение. Поэтому я отчетливо разглядела поджавшееся, словно бы усохшееот усталости и напряжения лицо Никиты… абсолютно, впрочем, равнодушное как ктолько что свершившемуся смертоубийству, так и ко мне, безвольно висевшей в егоруках.

– Вика, очнитесь, – сказал он холодно. – Надонемедленно уходить прочь. – И, не отпуская меня, махнул остальным, которыевсе так же сидели на льду – как мне показалось, очень далеко от нас.

Впрочем, так оно и было: ведь веревка, которой мы былисвязаны, развязалась, когда матрос поволок меня по льду, оттого он так легкосорвал с места только меня, а не потащил за собою нас всех, словно блудливыйпес – связку украденных сосисок.

Ишь ты, как весело я описываю все это теперь! Ну да, спустяболее чем шестьдесят лет можно и усмехнуться. Тогда-то мне уж точно не до смехубыло!

Тем временем наши поднялись с большей или меньше степеньюпроворности и со всей доступной прытью ринулись нагонять Никиту, на ходупоправляя и восстанавливая нашу связку. Теперь все четверо шли отдельно, а мы сним – сами по себе, потому что он не отпускал меня, продолжал поддерживать подруку. Честно признаюсь: я уже вполне пришла в себя, но продолжала висеть на егоруке, словно пребывала в прежней беспомощности. Я прижималась к нему… я всякийстыд забывала, как только оказывалась близко к нему, что тогда, что потом! Дажесквозь толщу навьюченных на нас одежд (стародавняя загадка о ста шубах вполнемогла быть применима не к луку, а к нам!) я ощущала его разгоряченное тело,даже, кажется, чувствовала запах его пота… не могу описать исступления, вкоторое меня этот воображаемый запах повергал! Жар любовный согревал меня пущелюбого костра, я даже подняла руку, чтобы сдвинуть с лица капюшон и отеретьиспарину, однако Никита так глянул, что я пристыла ко льду.

Это был взгляд убийцы. С тем же выражением он смотрел наматроса перед тем, как нанести ему удар в лоб!

Не помню, писала ли я уже или только хотела написать, чтообожаю слово «мазохизм»?.. Вся плоть моя взволновалась и загорелась… я хотела,чтобы он избил меня или даже убил, чтобы причинил боль, муку… как если бы мнемало было тех мучений, которые уже предчувствовало мое сердце и которые вашейпокорной слуге в самом деле предстояло от него принять.