Прости, и я прощу - Татьяна Туринская Страница 14

Хорошо, пусть так. Пусть у него действительно было важное дело. Но разве оно мешало Сидорову говорить с нею по-человечески? Разве мешало смотреть по-особенному, так, как он смотрел на нее в кабинете? Сказать что-нибудь теплое на прощание. И уж тем более ничто не мешало Юре позвонить вечером, когда проблема с доставкой мебели разрешилась. Хотя нет, тут Катя в корне неправа. Если в дом завезли новую мебель, это же такой раскардаш, несколько часов нужно убить на то, чтобы расставить все по местам. Да и потом не мог же он звонить ей при жене? И с сыном нужно поиграть…

Господи, ну о чем она думает? У человека жена, ребенок, куда она лезет? Любит? Ну а кто мешает ей любить? Люби себе в тряпочку, но не разбивай чужое счастье, не уводи из семьи мужа и отца.

Наконец-то слезы прорвались наружу. Как все глупо. А обиднее всего то, что она сама во всем виновата. "Сидорова коза" — разве это не величайшая глупость на свете? Он же пошутил, как она могла обидеться на шутку? Ведь ни до того, ни после Катю ровным счетом ни единый человек не назвал "Козой", хотя инициалы К.З. были у нее от самого рождения, и останутся, конечно же, до последнего вздоха. И из-за этой ерунды она испоганила собственную жизнь, подумать только. А может быть, не только свою? Может, Юра точно так же страдает, как она? Ведь если бы он давным-давно забыл Катерину, как стремился это продемонстрировать с самого своего возвращения, разве смотрел бы на нее так, как накануне в кабинете? Разве покусывал бы так нежно ушко, пробираясь руками под свитер? Целовал бы так нетерпеливо и жадно? Выходит, он все еще не избавился от любви к ней, и значит, Катя загубила не только свою жизнь, но и его?

Ох, как бы ей хотелось так думать. Но реальность была куда суровее грез. Если бы в Сидорове осталась хоть капля былых чувств, он не смог бы целый день ходить мимо Катерины и делать вид, что попросту не замечает ее. Он нашел бы выход, невзирая на существование жены и сына. Хорошо, допустим, позвонить вчера вечером ему мешала рыжая, но что мешало ему сегодня днем вызвать Катю к себе в кабинет? И плевать на то, что коллеги всё поняли бы без труда. Если бы в нем оставалась хоть капля былой любви, ему было бы наплевать на чужие ехидные взгляды точно так же, как и Катерине.

В том-то и дело, что ему было не все равно, кто что подумает. Это Катя — рядовая служащая, в любой момент готовая поменять работу. Сидоров же — начальник, больше того, хозяин фирмы. И пусть официальной владелицей значилась его жена — кого это могло обмануть? На самом деле хозяином был Юра, ведь рыжая даже не появлялась в офисе, если не считать того памятного дня, когда Шолик зачем-то продал компанию.

Начальник, шеф. Вот в чем дело, вот чем объяснялась Юрина холодность. Он не мог себе позволить рисковать репутацией, поскольку для делового человека это самое ценное понятие. И в глазах подчиненных он должен был оставаться вне подозрений, как жена цезаря. Ему рядовые интрижки ни к чему.

Вот оно, рядовые. Катерина перестала плакать, насторожилась. Неужели именно в этом дело? Она для него — не более чем рядовая интрижка… Ну да, когда она оказалась рядом, он не смог сдержаться, как, наверное, любой мужик — память тут же подсказала рукам, что делать с женщиной, стоящей напротив. Сработала привычка, как иной раз говорят — автопилот, то есть он чисто машинально схватил ее руки, не задумываясь, не испытывая никаких чувств. Его руки помнили Катино тело, а потому действовали самостоятельно. Вслед за ними начал действовать и сам Сидоров, тоже на автопилоте, не слишком задумываясь о том, что творит. А потом, когда она покинула кабинет, он опомнился, как будто отрезвел, и с тех пор, видимо, зарекся, как бывалый алкаш: больше ни-ни.

Если Катины выводы были верны, то ей в этой ситуации не светило ровным счетом ничего. Даже роль любовницы была для нее недостижима. Единственная ипостась, в которой Сидоров готов был ее принять — чужая, посторонняя, но быть ему посторонней Катерина не могла. Нет, лучше уйти, исчезнуть, раствориться. Умереть, наконец.

Ну, положим, умереть — слишком радикальный метод борьбы с несчастной любовью. Для начала нужно просто уйти. Уйти из его фирмы, уйти из его жизни. Уволиться. Опять уволиться. И из фирмы, и из жизни Сидорова.

И Катерина заснула с твердым намерением оставить любимого в покое.

Как говорится, благими намерениями… Нет, она и не думала отступать. Просто оттягивала воплощение плана в жизнь до последнего. Все мечталось: а может, Юра одумается, может, позвонит, вызовет к себе, и там, за закрытой дверью, снова прошепчет ей на ухо: "Катька…" И тогда она не решится покинуть его, останется рядом навсегда, и пусть лишь в роли любовницы, только бы не чужой, не посторонней…

Однако на город опустились ранние ноябрьские сумерки, а Сидоров, как и накануне, не проявил к Катерине ровным счетом ни малейшего интереса. И тогда она в третий раз написала заявление: "Сидорову Ю.В. от Панелопиной Е.З. Прошу уволить меня…"

Стильные круглые часы, плохо различимые на белой матовой поверхности стены, показывали без пяти минут конец рабочего дня. И конец Катиным надеждам. Народ потихоньку собирал сумки, наиболее отважные уже потянулись к вешалкам. А Катерина под осуждающими взглядами коллег направилась в кабинет начальника.

Для приличия постучалась, но не стала дожидаться позволения, вошла сразу, как всегда, аккуратно, чтобы не разбить хрупкое стекло, прикрыла за собою дверь:

— Я к вам, Юрий Витальевич.

Тихонько подкралась к столу, словно бы опасаясь побеспокоить Сидорова. Положила заявление и тут же пошла обратно. Едва добралась до двери, как ее остановил грозный окрик:

— Стоять!

Послушно остановилась, но возвращаться не стала. Даже не повернулась, все еще стояла лицом к двери. Боялась выдать себя взглядом, не хотела, чтобы он понял ее истинные чувства.

Через секунду-другую, понадобившихся ему для чтения коротенького заявления, Сидоров недовольно произнес:

— Это уже где-то было, я что-то похожее читал, и не так давно. Ах, да, ты же мне это и приносила. Мне казалось, что мы решили этот вопрос.

Катя сжалась, как от удара. Так вот что это было! Он таким образом решал рабочий вопрос, и ничуть не более. Он всего-навсего не желал терять сотрудника, пусть даже не слишком ценного — все равно на обучение новичка пришлось бы потратить куда больше времени и средств, чем на "уговоры" Катерины. Работа, только работа, и ничего личного. И в глаза своей рыжей смотрел с чистой совестью: "Дорогая, тебе не в чем меня подозревать, я лишь пекусь о благополучии нашей с тобой фирмы".

Не ответив, она решительно открыла дверь и прошла к своему столу. В конторе оставалось всего несколько человек, да и те толклись у самого выхода. Все дружно уставились на Панелопину. Кате было на них плевать, их взгляды скатывались с нее, словно вода с щедро сдобренных питательным кремом рук. Но среди остальных была и Светка, а от ее взгляда так просто не отмахнешься. От нее теперь будет очень тяжело отделаться — не отстанет, пока не выпытает если не все, то хотя бы основные сведения. И до метро придется ехать вместе с нею, и все это в то время, когда Катерине больше всего на свете хотелось оказаться одной, дома, чтобы никто не видел ее слез, чтобы не сочувствовали ее горю.