Подружка №44 - Марк Барроклифф Страница 14

В этом отношении и я не без греха. И я думал бы так же, не знай я, что на самом деле Фарли польстился на Лидию, и даже несколько раз, причем, если верить ей, был весьма пылок. Как говорила она, это не улучшило ее мнения о нем, зато положительно повлияло на ее интимную жизнь. Когда я выразил Фарли свое удивление, он сказал, что это было все равно что начинать с «Перно», когда больше ничего приличного в доме нет, так что, возможно, насчет отвратительного отношения Лидия отчасти права. Но я все же не понимал, как мы будем «оказывать друг другу поддержку». Как представлялось мне, поддержка будет скорее односторонней, поскольку Лидия, например, только спала с ним и ничего больше. Она не была ему ни другом, ни партнером, разве только в чисто зоологическом смысле слова.

Лидия не казалась расстроенной, и это меня удивило. Я не назвал бы ее даже потрясенной, наоборот, она упорно твердила об отсутствии доказательств того, что Фарли все-таки умер.

Я позвонил в справочную, спросил телефон полицейского участка. С представителями власти я общаюсь с некоторой опаской, особенно один на один. Подобно большинству людей моего поколения и класса, я привык воспринимать их как играющих мускулами задастых гестаповцев в штанах в обтяжку. Придешь туда заявить о пропаже собаки, а двадцать пять лет спустя тебе пришьют обвинение в терроризме. Говорят, что старость приходит тогда, когда полицейские начинают казаться молодыми, но, по-моему, на самом деле переход к зрелости происходит, когда вид полицейского внушает тебе не беспокойство, а облегчение. Мне вот еще беспокоиться и беспокоиться.

Как и следовало ожидать, общаться с телефонисткой оказалось значительно сложнее, чем с секретаршей Лидии. Она посоветовала мне позвонить в Корнуолл, но сначала пожелала записать мой номер. Затем попросила, чтобы после нашего разговора ей перезвонили из полиции Корнуолла и подтвердили, что я звонил. Я полюбопытствовал, почему бы ей самой не связаться с Корнуоллом. «Дорого», – ответила она.

Полиция Корнуолла целую вечность промариновала меня у телефона, пока нашла нужного человека, но наконец следователь Эрроусмит подтвердила, что у побережья Ньюквей найдено тело и, по их мнению, погибший – мужчина. Я спросил, как это – «по их мнению», если пол человека определить довольно просто.

– Когда погибают в море, иногда бывает сложно, – объяснила она. – Если отсутствуют половые органы, а мягкие ткани объедены рыбами или, например, попали в турбину лодочного мотора, остается мало возможностей отличить мужчину от женщины. Выяснить, нравится ли им звук собственного голоса, и то едва удается.

И от души рассмеялась.

«Какие все-таки разные бывают женщины, – подумал я, вспомнив секретаршу Лидии. – Интересно, как выглядит эта?»

– Тела я не видела, но, возможно, оно в очень плохом состоянии – без лица, распухшее от воды. Их вылавливают рыболовной сетью. Одного такого мы смогли вычислить только по серийному номеру на калоприемнике. В голове не укладывается, что можно потерять собственные яйца, но сохранить мешок для кала. Оказывается, можно. Забавная штука жизнь.

Я напомнил себе, что работа этой дамы – сообщать печальные новости, не травмируя собеседника. Потом задумался о непредсказуемости человеческой натуры. Любопытно: может быть, зверские избиения, через которые проходили мои друзья, оказываясь в руках закона в восьмидесятые годы, объяснялись всего лишь попытками полицейских войти в контакт? Боюсь, что так.

– Но вряд ли рыбы много успеют, если прошло не больше двенадцати часов?

Я рассчитал, что Фарли мог провести в воде самое большее полдня. Как выяснилось позже, предположение было ошибочным. Звонил он в пятницу, я прослушал сообщение только в понедельник, но столь характерный для всех Чеширов острый, как бритва, ум в подобных обстоятельствах иногда оказывается недостаточно отточенным. Женщина-полицейский довольно зловещим тоном повторила: «не больше двенадцати часов» и задала мне несколько стандартных вопросов, по которым я выходил чуть ли не близким родственником Фарли.

– Он еще сказал, что включил меня в завещание, – услужливо добавил я.

Детектив Эрроусмит замолчала, будто задумавшись над моими ответами. Затем сухо спросила мой адрес, адрес Фарли и есть ли у меня ключ. Я объяснил, что ключ, как сказал Фарли по телефону, выслан мне почтой. Дама строго наказала не дотрагиваться до ключа и хранить его как зеницу ока до встречи со следователями из Корнуолла.

Затем попросила номер и код автоответчика, чтобы самой прослушать сообщение Фарли. Я сообщил, когда меня можно застать на неделе, и она сказала, что мне позвонят из полиции и назначат встречу. И тут, впервые в жизни, мне стало неуютно оттого, что делать нечего. Абсолютно нечего. Кроме того, по моему природному недоверию к полиции, меня охватил легкий озноб, несколько усилившийся при воспоминании о многозначительной паузе следователя Эрроусмит после моих слов о завещании Фарли. Мелькнула даже мысль: не поработать ли еще, но мне было все-таки не до такой степени плохо.