Алмаз - Кэти Хикман Страница 14

Той ночью, уже перед самой заутреней, кто-то разбудил Аннетту, тряся за плечо.

— Что?.. Кто это?

— Ты говорила во сне, сестра.

— Евфемия! А ты что тут делаешь?

Не успев толком проснуться, клирошанка узнала маленькую конверсу по запаху немытого тела. В отличие от Аннетты с ее роскошными нарядами, Евфемия надевала прямо на голое тело монастырские робы, нечасто попадавшие в прачечную.

— Наверное, тебе опять кошмарное наснилось. Дай залезу рядышком.

Простонародный говор тоже ни с чем не спутаешь. Не дожидаясь приглашения, девочка забралась под покрывало, улеглась спиной к стене и тесно прижалась сзади. В темноте монахиня различала лишь очертания непокрытой головы послушницы. Темные волосы Евфемии, совсем недавно коротко остриженные, отрастали непокорными вихрами. Иногда девочка напоминала Аннетте забавного взъерошенного птенца.

Ставить замки не разрешалось, поэтому дверь кельи была открыта. В коридоре всю ночь горели свечи. Суора Виргиния, одна из самых кротких, старых и уважаемых монахинь, должна ежечасно обходить кельи, чтобы убедиться: у младших сестер все в порядке. Но вскоре после заката, приложившись к бочонку с вином в своей келье, она обычно засыпала так крепко, что, как говорила Урсия, проспала бы даже Судный день.

— Опять тот сон? — спросила Евфемия, гладя подругу по волосам.

— Не знаю. Наверное.

— Не помнишь?

— Никогда не запоминаю снов. Только вот просыпаюсь с этим… ощущением.

— Каким ощущением?

— Не знаю…

Вглядываясь в темноту, Аннетта пыталась найти слова, чтобы описать пугающее чувство: будто на нее давила черная пустота.

— Словно я… потеряла что-то и не найду больше никогда.

— Все закончилось. Не думай об этом.

— Надо попробовать.

Теплое тело Евфемии приятно грело монахиню.

— Наверное, это все из-за пудинга, который мы ели вчера вечером. Кому угодно кошмары приснятся.

— Я отдала свою порцию суоре Катерине, она любит сладкое.

— А я отдала свою коту сестры Маргаретты, хотя он и так толстый, — с улыбкой призналась Аннетта. — Продолжай, это приятно.

Она потянулась, устраиваясь поудобнее на тонком матрасе.

В темноте девушка постепенно начала различать очертания комнаты. Келья, за которую она заплатила кучу денег, состояла из двух смежных комнат в дальнем конце коридора и уступала по размерам только покоям аббатисы. Беленые стены, темные балки под высоким потолком. На этом сходство с комнатами простых монахинь заканчивалось. У стен стояли два расписных кассоне с одеждой, в углу — высокий деревянный буфет, в котором девушка держала тарелки, ножи, кувшины и собственный запас продовольствия. На подоконнике в крохотной клетке дремал воробушек.

— А там как жилось? Ну, в другом месте? — нерешительно спросила Евфемия.

Аннетта задумалась. Вернувшись в Венецию, она держала свое прошлое в строжайшей тайне. Сначала шок от возвращения в монастырь — хотя она сама так решила — просто не давал вспоминать. Постепенно девушка поняла, что загадочность может сыграть ей на руку. Но сейчас, то ли из-за этого сна, то ли из-за резко нахлынувшего чувства одиночества, бесстрашной монахине вдруг показалось, что маленькая послушница — единственный близкий человек на всем белом свете, и захотелось ей обо всем рассказать.

— В гареме… четыре года… я знала одну девушку. Ты очень похожа на нее…

— А что это была за девушка?

— О… — печально вздохнула Аннетта, — англичанка. В гареме ее называли Кейе, но это не настоя идее имя моей подруги.

Из коридора, где монахини держали клети с курами, доносилось недовольное кудахтанье.

— Когда я была послушницей, как ты, и спала в тесной комнатушке за кухней, я думала, клирошанкам вольготно живется! А сейчас… смотрю на всех этих куриц в коридоре — словно на скотном дворе живешь, — улыбнулась старшая сестра.

— Ш-ш-ш! Старая Виргиния услышит! — Евфемия прижала пальчик к губам.

— Суора Виргиния? Ну и что?! Здесь можно жить, как заблагорассудится.

— Ты мне как-то рассказывала, что в том, другом месте правила построже.

— О да, намного! В присутствии султана или его матери нельзя даже говорить, пока не позволят. Повсюду ходят стражники.

— Кастраты?

— Да, евнухи. Обычные и чернокожие.

Евфемии не терпелось узнать о них побольше.

— Чернокожие кастраты! А какие они? — с замиранием сердца спросила девочка.

Аннетта почувствовала, что подруга вся дрожит от любопытства.

— Мужчины без coglioni? — насмешливо фыркнула бывшая служанка. — В основном жутко толстые: грудь свисает до самого живота. Фу! А еще они очень странно разговаривают, вот так, — пропищала она фальцетом. — Но кое-кто из девушек все равно влюблялся. Одна моя знакомая даже вышла замуж за такого, когда ушла из гарема.

— Ушла из гарема? Но вы же там все были пленницы.

— Да, были. Но если девушка плохо работала или долго не привлекала внимание султана, ее отпускали. Как, думаешь, выбралась я? Не сбежала, нет. Мы все были рабынями, все христианки. У каждой своя история. Например, мы с Кейе плыли на корабле через Адриатику и попали в плен к пиратам. Я вместе с монахинями из Санта-Клары направлялась в другой монастырь, он в Рагузе. Ты, должно быть, слышала о нем?

Евфемия кивнула и теснее прижалась к старшей подруге.

— Так вот. Известный английский торговец взял нас на борт корабля, шедшего в Константинополь, и пообещал отвезти в Рагузу. Но судно атаковали турки. Остальных сестер они выкинули за борт. Корабль напоролся на рифы и начал тонуть, поэтому забрать всех они не смогли бы, даже если бы захотели. Команду перерезали, а нас с Кейе позже продали в дом блаженства, — бесцветным голосом закончила Аннетта.