Семейная тайна - Тери Дж. Браун Страница 14

— И что она сказала? — Ровена пристегивала чулки.

— Просто спросила, не моя ли это мать. — Пруденс пошарила в сундучке для обуви и достала пару черных французских туфель на каблуке. — Но вот что странно. Мне показалось, что она уже знала, кто это.

Пока Ровена надевала туфли, Пруденс разложила кругом на полу нижнюю юбку. Ровена ступила в центр, и Пруденс потянула материю вверх. Девушки годами помогали друг другу одеваться и знали, что делать.

— Почему странно? Разве твоя мама не служила здесь до замужества? Возможно, Элейн о ней слышала.

Ровена подняла руки, и Пруденс натянула на нее платье, затем проделала то же с кружевной верхней юбкой.

— Это и странно. С чего бы ей слушать про обычную горничную, которая служила здесь до ее рождения?

— Я не подумала. Ты права, — нахмурилась Ровена. — Я просто забыла, что мы не дома. Там мы прекрасно знали всех. А здесь, по-моему, не знают в лицо и половины своих людей.

— Вот и я о том же. — Пруденс наклонила голову и критически оглядела сестру. — Уложить тебе волосы?

Ровена помотала головой и присела за туалетный столик.

— Зачешу их назад и стяну в низкий узел. — Она глянула в зеркало и замялась. — Так непривычно: ты помогаешь мне одеваться, а я тебе — нет.

— По-твоему, они не оценят мое вечернее платье? — криво улыбнулась Пруденс.

Она закружилась по комнате, и Ровена ответила вялым смешком. Даже от мимолетной улыбки лицо Пруденс озарилось внутренним светом, и Ровена в который раз подивилась ее непониманию собственной красоты.

— По-моему, ты прекрасна в любом наряде.

Улыбка поблекла, а затем пропала.

— Но дело же не в нем? Даже если я буду в роскошном наряде от Пуаре,[7]они все равно не пустят меня за свой стол.

Ровена вертела в руках щетку для волос, чтобы не встречаться глазами с Пруденс.

— Прости, Пру. — Вот все, что она сумела сказать.

Она никогда не рассматривала свою семью под таким углом. Только сейчас она поняла, насколько отец оградил их от принятых в Саммерсете обычаев, ныне вдруг представших во всей красе. Однако он никогда не скрывал от дочерей прочую правду жизни — к чему утаивать глубину высокомерия и предвзятости, царивших в подобных Саммерсету местах? Потому что ему нравилось здесь, сообразила Ровена. Отец видел изъяны и понимал, что дочери не примут таких порядков, но все же хотел, чтобы они ценили красоту, достоинство и элегантность его обожаемого дома. Ровена поморщилась, вновь вспомнив о нетерпимости, которую выказала по отношению к Пруденс даже легкомысленная Элейн.

— Я очень сожалею, Пру, — повторила она.

— Я знаю. — В наступившей тишине, казалось, звенели невысказанные слова. — Пойду помогу одеться Виктории.

Ровена кивнула и повернулась к зеркалу. Скрутила волосы в пучок и беспорядочно воткнула гребни из слоновой кости и перламутра. Если ее прическу не одобрят, пусть отправляются к чертовой матери. Она оказалась здесь не по своей воле. Она не выбирала ни кончины отца, ни семьи, в которой полно несносных снобов.

— Тогда почему я чувствую себя виноватой? — спросила Ровена у зеркала.

Она извлекла из шкатулки изящное жемчужное ожерелье, передумала и выбрала простой золотой медальон, подарок отца. Не находя себя покоя, Ровена решила спуститься в гостиную, хотя до обеда еще оставалось время.

Из комнаты Виктории донесся смех Пруденс. Сестра с присущей ей пылкостью занималась очередной веселой чепухой: читала стихи, заменяя слова. Виктория могла расшевелить кого угодно. Ровена уже собралась войти, но остановилась. Ее не покидало чувство, что девушки, пусть это и несправедливо, во всем винили ее, и она решила не омрачать их веселье. Видит Бог, они нуждались в этом.

Элейн уже расположилась в гостиной, когда явилась Ровена.

— Надо же, твоя матушка трудилась не покладая рук. Я здесь всего ничего, а вижу вторую комнату, которую полностью переделали с прошлого раза.

Всю мебель покрывали кремовые чехлы с набивным рисунком из ярко-алых роз. Ковер, напротив, был темно-красным. Стены оклеили золотистыми обоями. Но главным украшением комнаты была огромная хрустальная люстра, которая свисала с потолка с лепниной настолько искусной, что она казалась вырезанной из камня.

— А чем ей еще заниматься? — хохотнула Элейн и подошла к сервировочному столику. — Хочешь попробовать американский коктейль, пока родителей нет?

— Что-что ты пьешь? — удивленно спросила Ровена.

— Пробовала джин-слинг? — (Ровена покачала головой.) — Колин научил меня делать этот коктейль, когда приезжал из Оксфорда. Вкусно и голову дурит, но очень приятно.

— А почему бы и нет?

Ровена подумала, что малость одуреть будет в самый раз. Она наблюдала, как Элейн умело смешивает содержимое нескольких граненых графинов — явно не в первый раз.

— Как поживает Колин?

Элейн усмехнулась, и Ровена в очередной раз поразилась, насколько ее кузина изменилась за год. Алебастровая кожа, черный шелк, французские каблуки — лишние дюймы превращали пышные формы в воздушные.

— Тебе родительскую версию или правду?

— Я всегда предпочитаю правду. — Ровена забрала у Элейн стакан.

— Он ненавидит университет почти так же сильно, как и поместье. О, не пойми меня неправильно, Колин любит Саммерсет, но не хочет похоронить себя в заботах о ценах на шерсть, пшеницу и ренте. Он был бы счастлив не вылезать из гаража, но кто и когда слышал о графе Моторов?

Ровена осторожно отпила из бокала и поежилась, когда содержимое обожгло горло.

— И что он собирается делать?

— А что ему остается? — пожала плечами Элейн. — Что остается нам всем? Только то, разумеется, чего от нас ждут.

В груди Ровены растеклось тепло, напряжение в плечах и шее отпустило. Она с удовольствием глотнула еще.

— Значит, он не станет механиком, лучше быть графом?

— Кто не станет механиком? — Виктория неслышно подошла сзади.

— Король Георг, — быстро ответила Элейн и бросила на Ровену предупреждающий взгляд.

Виктория плюхнулась на кушетку.

— Значит, маетесь дурью. Ну и пожалуйста, секретничайте дальше. У меня и свои тайны имеются.

— Например?

Ровена допила коктейль и передала бокал кузине. Элейн тоже сделала последний глоток и спрятала бокалы за мраморным изваянием Артемиды.

— Скоро узнаешь, — отмахнулась Виктория.

— Девочки! Мои милые племянницы! Как вы справляетесь с трагической потерей вашего дорогого отца?