На грани света и тени. Книга 1 - Ольга Распутняя Страница 14

Вероника выскочила на улицу и застонала – она надеялась, что дождь уже прекратился. Но вокруг было стыло, блекло и мерзко – прямо как в ее душе после разговора с мамой. Вероника чувствовала себя абсолютно выжатой.

Со вздохом она поплотнее запахнулась в кожаную куртку и спрятала под капюшон свои светлые волосы, чтобы хоть немного защититься от дождя. Но не успела она пройти и нескольких кварталов, когда из-за ее спины неожиданно донесся задорный голос:

– Эй, Ника! Ныряй ко мне!

Сердце Вероники пропустило удар. Ее, вообще-то, называли сокращенным именем только родители, но ему она готова была позволить называть ее как угодно. Вероника медленно обернулась и торопливо убрала с глаз влажные пряди.

Перепрыгнув через грязную лужу и улыбаясь широкой обаятельной улыбкой, с ней поравнялся невысокий парень. Его слипшиеся от дождя светло-рыжеватые волосы были единственным ярким пятном среди окружающей серости. На нем была огромная толстовка от «Hollister», из выреза которой свисали проводки наушников, широкие джинсы с вырезами на коленях и потертые красные кроссовки, забрызганные дорожной грязью. На голову он натянул капюшон. На плечо был накинут футляр с гитарой, а в другой руке он держал раскрытый черный зонт.

Ее одноклассник… Парень, который жил в соседнем доме… Который ходил с ней в одну музыкальную школу… Который постоянно был так дразняще близко, но с которым они за все время знакомства перекинулись лишь несколькими ничего не значащими разговорами кое-как и промежду прочим. Который относился к ней не лучше и не хуже, чем ко многим другим. И в которого она была тайно влюблена с того момента, когда ей вообще начали нравиться мальчики.

Матвей.

– Давай скорее! – подмигнув, поторопил он ее. – Твое счастье, что у меня тоже сегодня занятия, а не то ты бы совсем расклеилась.

– Ты настоящий спаситель, – с облегчением сказала Вероника, смущенно прячась к нему под зонтик. Она робко остановилась под самым краешком, но Матвей, усмехнувшись, только покачал головой и подошел поближе. Теперь они шли совсем рядом, соприкасаясь локтями в моменты, когда старательно огибали лужи.

Вероника поблагодарила высшие силы за то, что она встретила его именно сейчас. За этот день она испытала столько разнообразных эмоций, что ее лимит был исчерпан. В противном случае она, как и всегда, пришла бы в такое волнение, что не смогла бы связать и нескольких слов. Сейчас же она была выжата и почти спокойна.

– Почему ты не был в школе? – поинтересовалась она, краем глаза глянув на его бледноватое, но вполне цветущее лицо со слегка асимметричными чертами. – Ты не выглядишь больным. Решил взять тайм-аут?

– Что-то вроде того, – усмехнулся он. – Пришлось смотаться по делам с родителями. Хотя я, вообще-то, расстроился. Я, знаешь ли, обожаю школу. Ничто не доставляет мне такого удовольствия, как наблюдать за нашими одноклассниками. Нигде не встречал такого удивительного набора клише. Один интереснее другого, ты не находишь?

Вероника про себя улыбнулась. Матвей был кем-то вроде промежуточного звена между чудаком и добровольным изгнанником. Он, насколько могла судить Вероника, был из вполне обеспеченной семьи, но просто ненавидел «всех этих высокомерных придурков» из их школы, не беспокоился насчет своего статуса и пренебрегал деньгами. Он носил потертую одежду из секонд-хенда в лучших традициях хиппи, набил татуировку даже раньше Вадима Вакулы, презирал классовое неравенство и совершенно плевал на то, кто что о нем думает. В школе он сидел в одиночестве за последней партой, снисходительно разглядывал своих одноклассников и откровенно насмехался над их напыщенностью. Своим добровольным отречением он непринужденно придал образу изгоя ореол романтичного бунтарства.

Матвей тусовался с ребятами из обычной, государственной школы по стройкам и подворотням, много курил, играл на гитаре, сочинял песни и предавался разным другим причудам. Однажды на уроке литературы, когда все читали наизусть стихи Лермонтова, он заявил, что в них слишком много надрыва, и вместо этого продекламировал несколько четверостиший собственного сочинения. Что-то о том, как хороша жизнь до тех пор, пока не узнаешь ее. Никто из парней в классе не решался его трогать, потому что ему было так откровенно наплевать на них, что даже им становилось неловко. Девчонки между собой насмешливо именовали его фриком, а втайне мечтали о том, чтобы с ним переспать, ведь он был такой необузданно-загадочный.

– Не понимаю, и что ты в них находишь? – недоуменно спросила Вероника. Ее настроение ничуть не улучшилось. – Я терпеть не могу ни нашу школу, ни одноклассников. Я бы с удовольствием перевелась в обычную школу, если бы можно было.

– Зачем же? – удивился Матвей. – Я вот ни за что бы не упустил возможности там находиться. Это же прямо как в каком-то фантасмагорическом театре – все играют строго отведенную роль, причем настолько четко и слаженно, как будто репетируют ее с рождения. А самое интересное, каждый искренне считает, что его роль там главенствующая, а все остальные – лишь куклы в их собственном спектакле. Тебя это не забавляет?

Нет, ее это ни капли не забавляло. Но это был их первый разговор не о домашнем задании, погоде и музыкальной школе, так что Вероника ухватилась за эту возможность.

– Вообще-то, не особо, – искренне ответила она – упрямая честность не позволяла ей играючи делать вид, что она его понимает. – Знаешь, я не слишком наслаждаюсь тем, что вокруг меня все носят маски. Когда мне говорят, что я сегодня хорошо выгляжу, мне хотелось бы быть уверенной в том, что именно это они и подразумевают.

– Когда тебя что-то раздражает, просто слепи из этого то, что тебе нравится, – глубокомысленно сказал Матвей. – Я вот как могу наслаждаюсь тем, что разгадываю двусмысленности. Серьезно, ты только вдумайся – никто на самом деле не говорит того, что думает на самом деле. Обычно все пытаются спрятать поглубже свои худшие качества, а там выставляют их напоказ. Самым главным становится тот, кто делает это наиболее изворотливо, буквально вылепив из них свой образ.

– Это ты о Воронцовой? – Вероника пожала плечами. – Я всегда поражалась этому – чем больше она плюет всем в лицо, тем больше к ней липнут, прося добавки. Даже те, кто ее ненавидят, ищут ее расположения. Как по мне, это глупо.

В это время она украдкой разглядывала его профиль: вздернутый заостренный нос, маленькая родинка на подбородке, едва видневшиеся над губой рыжеватые штрихи…

– А как по мне, вполне объяснимо. Я всегда считал, что самое большое искусство – добиться расположения того, кого ты терпеть не можешь, и, главное, того, кто терпеть не может тебя. Слишком легко заинтересовать человека, которому ты и так нравишься.