Ни о чем не жалею - Даниэла Стил Страница 14

Джон вернулся домой только в начале девятого утра.

Бесшумно отворив и закрыв за собой парадную дверь, онподнялся по лестнице на второй этаж и, стараясь не шуметь, пошел по коридору кспальне. У дверей детской он, однако, остановился, заметив пробивающийся из-поднее свет. Это его не удивило — Джон знал, что Габриэла обычно просыпается рано.Он мельком заглянул в спальню дочери и обнаружил, что девочка вроде бы спит. Головапобаливала, запах перегара после вчерашнего перебивал все остальные, так чтопривыкший ничего не замечать Джон поспешил облегченно вздохнуть.

Пожалуй, обошлось. Наверно, Элоиза не трогала ее. Усталостьли взяла свое, или Элоиза просто слишком много выпила — так или иначе, похожебыло на то, что на этот раз Габриэле не пришлось расплачиваться за грехи отца.

И, подумав так, Джон погасил свет в детской и на цыпочкахдвинулся дальше.

Открыв дверь спальни, он еще больше уверился в том, что егодогадка была правильной. Элоиза спала не раздеваясь, не сняв ни бриллиантовогоожерелья, ни серег. Ее сон был, так крепок, что она не пошевелилась, даже когдаДжон улегся рядом с ней. За годы супружества он успел неплохо изучить ее изнал, что когда Элоиза проснется, то не станет заводить ту же шарманку ивспоминать о его вчерашнем поведении и бегстве. Это, однако, не означало, чтоЭлоиза простила мужа. Джон предчувствовал, что она будет холодна, саркастична,едко-молчалива, но это продлится всего день, от силы — два.

Элоиза редко возвращалась к предмету ссоры после того, какбыл выпущен Последний снаряд, клинки вычищены и убраны в ножны и уничтожены всеследы потерь обеих сторон. Впрочем, Джон знал и то, что в следующий раз она всеему припомнит.

Вскоре Элоиза проснулась. Она несколько раз перевернулась сбоку на бок, потом лениво потянулась и, открыв глаза, в упор посмотрела наДжона. Она была ничуть не удивлена, обнаружив рядом с собой вчерашнегогромовержца, унесшегося в ночь на крыльях праведного гнева. Элоиза с самогоначала была уверена, что он вернется. Джон дремал вполглаза, наверстываяупущенное.

Разумеется, этот негодяй провел ночь с одной из своих шлюх.С кем именно, Элоиза не интересовалась. Единственная соперница, котораяпостоянно подворачивалась под руку, спала в комнате чуть дальше по коридору.

Не сказав ни слова своему блудному мужу, Элоиза встала и,сняв серьги и ожерелье, ушла в ванную. Вчера она действительно выпила лишнего,и теперь в правом виске тупо ворочалась боль, однако все события вчерашнего вечераи ночи Элоиза помнила отчетливо и ясно. В особенности то, что произошло послеухода Джона. И, вспоминая об этом сейчас, Элоиза почувствовала мрачноеудовлетворение — Габриэла заслужила трепку. И Джон тоже. Правда, все досталосьодной Габриэле.

В начале одиннадцатого Элоиза спустилась вниз, чтобыприготовить завтрак, и с неудовольствием обнаружила, что Габриэла еще невставала. Раздражение ее усилилось еще и оттого, что хозяйничать пришлосьсамой.

Готовя тосты и овсянку, она несколько раз недобрым словомпомянула экономку, хотя сама дала ей выходной.

Вчера вечером той пришлось задержаться допоздна, помогаяофициантам убирать посуду и приводить в порядок дом. Впрочем, на самом делеЭлоиза ничего против экономки не имела. Она работала у Харрисонов уже нескольколет и была молчаливой, безответной женщиной, содержавшей дом в образцовомпорядке. В особенности Элоизе нравилось, что экономка не лезла не в свои дела,и это было действительно так. Безусловно, она не одобряла, как хозяйкаобращается с дочерью, но помалкивала и никогда не вмешивалась, даже если Элоизаначинала «воспитывать» Габриэлу у нее на глазах.

Дождавшись, пока сварится кофе, Элоиза налила себе полнуючашку и, сев за стол, взяла в руки газету. Примерно через четверть часа явилсяДжон. Он тоже налил себе кофе и, сделав несколько глотков, с видимымотвращением отодвинул от себя чашку.

— А где Габриэла? — спросил он. — Все ещеспит?

— Она вчера поздно легла, — холодно ответилаЭлоиза, не отрывая глаз от газеты.

— Может, разбудить ее? — снова спросил Джон.

В ответ Элоиза только пожала плечами. Джон взял со столавоскресный выпуск «Тайме», раскрыл его на страницах, посвященных деловойинформации, и углубился в чтение.

Еще через полчаса он снова вспомнил о Габриэле.

— Может, она заболела? — спросил Джон, откладываягазету в сторону. Он действительно немного беспокоился, но ему и в голову непришло, в чем может состоять истинная причина отсутствия девочки, котораяобычно вставала очень рано и первой приходила сюда — не столько благодарявоспитанию Элоизы, сколько из-за острого чувства голода, которое не позволялоей особенно разлеживаться в постели. На самом деле Джон давно должен былпонять, что после их ссор Элоиза всегда вымещает свою злобу на Габриэле. Увы,истина состояла в том, что он просто не желал этого знать и продолжал закрыватьглаза на очевидное.

Но когда часы в коридоре гулко пробили одиннадцать, Джонзалпом допил остывший кофе и поднялся в детскую.

Габриэла перестилала постель, двигаясь с медлительнойосторожностью человека, страдающего от сильной боли. На ее распухшем лицезастыла маска болезненной сосредоточенности, жесты были неуверенными,скованными, но Джон ничего этого не заметил.

— С тобой все в порядке, милая? — спросил он.

Габриэла кивнула в ответ, но ее глаза снова налилисьслезами. Все утро она думала о Меридит, которая умерла прошлой ночью. Девочкеказалось, что вместе с куклой, которую мать вдребезги разбила о стену, умерла иона сама. Еще никогда Элоиза не избивала дочь с такой яростью и с такойжестокостью, и в этом калейдоскопе боли и ужаса растворилась, исчезла навсегдапоследняя слабая надежда девочки на то, что когда-нибудь мама сможет полюбитьее. Теперь Габриэла была совершенно уверена, что рано или поздно мать убьет ее— гадкую девчонку, которая своим поведением не заслужила ни одной улыбки, ниодного ласкового слова. Это приводило девочку в совершенное отчаяние, однакодаже оно не могло сравниться с острой режущей болью в боку, которая пронзала еенасквозь при каждом вздохе, при каждом движении. Только эта боль — да ещевоспоминание о том, как от удара о стену разлетелась на куски фарфоровая головаМеридит, — вот и все, о чем могла думать Габриэла.