Изгнанная из рая - Даниэла Стил Страница 14

— А что закончили вы, Габриэла? — спросилпрофессор, решительно закрывая крышку фортепьяно и поворачиваясь к Габриэлевсем телом. Ему даже не пришло в голову, что молодая девушка могла вовсе неучиться в колледже.

— Я закончила школу журналистики при Колумбийскомуниверситете, — негромко ответила Габриэла и улыбнулась. Старик-профессорсразу ей понравился.

— Что ж, это солидное заведение, — одобрительнокивнул профессор. — Очень солидное. А позвольте узнать, что вы намереныделать с дипломом? Повесить на стенку?

Он чуть-чуть наклонил голову, встряхнув своими длиннымиседыми волосами, и строго посмотрел на Габриэлу. Брюки у него вытянулись вколенях, пиджак на локтях лоснился, и Габриэла невольно подумала, что мистерТомас очень похож на ученого-чудака из какой-нибудь старомодной пьески. Онапомнила, что ему уже исполнилось восемьдесят, однако взгляд профессора был непо-стариковски ясным и острым, изобличавшим проницательный и живой ум.

— Я только что получила место официантки в немецкомкафе на Восемьдесят шестой улице, — ответила она и улыбнулась. Для нее этобыла большая победа, которой Габриэла очень гордилась. — Я начинаю завтра,так что диплом мне пока не понадобится. Ну а там будет видно.

Профессор хотел что-то сказать, но его перебила миссисРозенштейн. Как и мадам Босличкова, она тоже недолюбливала немцев, но Габриэлаей очень понравилась, и она захотела сказать этой очаровательной девушкечто-нибудь приятное.

— О, я знаю это милое кафе! — воскликнулаона. — Там, кажется, еще продают неплохую выпечку. Мы с мистером Томасомкак-нибудь зайдем вас проведать. Правда, профессор?

Профессор кивнул в ответ. Эта маленькая, сухая, но еще оченьживая женщина очень нравилась ему как собеседник и друг. В пансионе мадамБосличковой профессор прожил восемнадцать лет, то есть почти столько же,сколько и миссис Розенштейн, однако ему до сих пор не наскучили истории,которые она рассказывала о своей молодости. Миссис Розенштейн была прирожденнойрассказчицей, и профессор часто говорил ей, что ее истории надо бы записывать ииздавать. «Может быть, вы займетесь этим, профессор?» — отвечала в такихслучаях миссис Розенштейн, но он только смеялся в ответ на эти прозрачныенамеки.

Теодор Томас до сих пор любил свою жену Шарлотту, котораяумерла почти двадцать лет назад. С тех пор он жил один. Кроме нее, у него небыло никаких родственников, поэтому, выйдя в отставку, он оставил квартиру вуниверситетском городке и переехал в пансион. Пенсия у него была более чемскромная, однако никто никогда не слышал от него ни слова жалобы, ибо профессорнеизменно пребывал в мире с собой и с окружающими. Он прекрасно ладил со всемипостоянными обитателями пансиона мадам Босличковой. Последнее добавление к ихколлективу, явившееся в облике зардевшейся от смущения Габриэлы, привело его внастоящий восторг. Как только Габриэла, сославшись на усталость, удалилась ксебе, он тут же объявил, что «этого юного ангела» послало к ним само провидениеи что им, «замшелым старикам», годами не видящим молодых лиц, давно пора быловстряхнуться и вспомнить, что на свете существуют молодость, счастье и красота.Он так расходился, что миссис Розенштейн лукаво спросила, уж не влюбился ли он,и профессор тут же ответил, что нужно быть совершенно бездушным маразматиком,чтобы не обратить внимание на это «милую, интеллигентную, прекрасно воспитаннуюдевушку».

Но пока Габриэла еще не ушла, он принялся чуть не спристрастием расспрашивать ее о том, чем именно она занималась в Колумбийскомуниверситете и какие книги ей приходилось читать. Ему удалось вытянуть из неедаже то, что в университете Габриэла изучала писательское мастерство и что оналюбит писать стихи и короткие рассказы. Этот факт весьма заинтриговалпрофессора, и он принялся расспрашивать Габриэлу с еще большим рвением, нобольше ничего не добился. По поводу своих рассказов она сказала только, что вних нет ничего особенного и что они вряд ли будут кому-либо интересны.

В глубине души Габриэла была совершенно в этом уверена, хотявсе сестры, которые читали ее рассказы, не скупились на похвалы. Даже Джо,которому она как-то дала почитать тетрадку со своими рассказами, сказал, чтоони «просто замечательные». Но кто из них мог быть объективным?

— Мне бы хотелось как-нибудь посмотреть вашиработы, — сказал ей профессор таким серьезным тоном, что Габриэлапокраснела еще больше. Ее «работы» безусловно не заслуживают внимания такогосерьезного человека и знатока, как мистер Томас. Однако как убедить его в этом?

— Дело в том, — нашлась она наконец, — чтосейчас их у меня нет. Я… не взяла их с собой.

— Откуда же вы прибыли в наш славный городок? —удивился профессор, поскольку выговор у Габриэлы был типично нью-йоркский.

— Мисс Харрисон из Бостона, — ответила за неемадам Босличкова, и профессор сразу заметил, как занервничала и напрягласьГабриэла. В том, что он правильно разгадал ее непроизвольное движение,профессор не сомневался — за годы преподавания в Гарварде через его руки прошлоне одно поколение студентов, и он успел неплохо узнать и полюбить это молодое,беспокойное, пытливое племя.

Габриэла же, боясь, что профессор начнет расспрашивать ее оБостоне, который он, несомненно, хорошо знал[2], поспешилаперевести разговор на другое.

— Мой отец живет в Бостоне, — сказала она. —А мать — в Калифорнии.

Сама же Габриэла не жила нигде. Она только что поселилась впансионе, да и то не знала, надолго ли.

— А где в Калифорнии? — спросила одна из женщин, укоторой жила во Фресно дочь.

— В Сан-Франциско, — ответила Габриэла с такимвидом, словно она только недавно виделась с матерью или разговаривала с ней потелефону. Рассказывать этим славным людям о своих бедах она не хотела.

— Да, Бостон и Сан-Франциско — прекрасныегорода, — неожиданно поддержал Габриэлу профессор. — Мне приходилосьбывать в Калифорнии, и мне там очень понравилось. Что меня удивило, это то, чтов Сан-Франциско совсем не так жарко, как обычно считают. Климат СевернойКалифорнии поразительно похож на наш, хотя, конечно, снег там бывает достаточноредко.

Так он непринужденно болтал, исподволь наблюдая заГябриэлой. Только сейчас он заметил в ее глазах какие-то печальные тени,которые мадам Босличкова приписывала одиночеству и тоске по отчему дому. Нопрофессор сразу догадался, что это нечто совсем другое — гораздо более глубокоеи сильное.

«Должно быть, — подумал он, — бедняжка пережилакакую-то трагедию. Надо ее подбодрить».

Но он пока не знал, что можно сделать.

Между тем вежливость и кротость Габриэлы пришлась по душемногим. Каждый из обитателей пансиона желал поболтать с ней или, по крайнеймере, сказать что-нибудь приятное. Это окончательно смутило Габриэлу и вместе стем — согрело ей душу, так что, когда она наконец поднялась в свою каморку начетвертом этаже, она чувствовала себя намного бодрее и увереннее.