Лестница на седьмое небо - Пенни Джордан Страница 14

Как же далеко она зашла по пути, на который запретила себе становиться!

Она не из тех, кто может запросто протянуть руки и обнять кого-то. Детство ее было лишено такого рода отношений, и даже сейчас, став взрослым человеком, она внутренне съеживалась, когда ей приходилось дотрагиваться до другого человека.

Но хуже всего то, что к Полу ее так не тянуло. Она уже начала понимать, что чувства, которые она некогда испытывала к Полу и которые сама принимала за любовь, на самом деле были только отражением его собственного влечения.

Ей льстило его внимание, а поскольку в ней жила потребность дарить и получать любовь, она обманула себя и поверила, что любит.

Чувство же к Люку было совершенно другим. Вроде бы еще минуту назад она и не подозревала о его существовании, но вдруг… он ее поцеловал, и очаровал, и потряс настолько, что она уже не представляла, как без него жить.

И сколько она ни повторяла себе, что ей это чувство не нужно, сколько ни обзывала себя дурой и еще более сильными словами, сколько ни убеждала, что ей же будет хуже, все было бессмысленно. Что бы она ни решила, пока его не было рядом, — едва взглянув на него, забывала обо всем и тянулась к нему, как под воздействием магнита.

Любовь с первого взгляда… Глупая сказка, фантазия, в которую нельзя верить.

— Ты неплохо потрудилась, — похвалил Люк.

Он наклонился, чтобы взглянуть на примулу, которую Мелани только что освободила из плена сорняков и сухих веток, и ноздри ее уловили теплый мужской запах, особенно приятный на холоде. Голова у нее пошла крутом, сердце лихорадочно забилось.

— Почему ты начала именно отсюда? — спросил он, распрямляясь и оглядывая заросли.

По логике, Мелани надо было начать с менее заросшего участка сада, это верно, и она даже покраснела, объясняя, почему примулы привлекли ее внимание и почему она посчитала своим долгом немедленно освободить их от сорняков.

— Они показались мне такими… такими одинокими. Мне захотелось помочь им, чтобы они знали, что кто-то о них заботится.

Она осеклась, сообразив, в каком смешном свете выставляет себя. Ощущение это еще более усугубилось, когда Люк мягко произнес:

— И поэтому ты плакала? Тебе жалко примулы?

— Я не плакала, — запротестовала она. — Это просто ветер. Я не привыкла к деревенской жизни и к работе на свежем воздухе. Вот глаза и слезятся.

Это могло бы прозвучать правдоподобно, если бы она сдержалась и не отвернулась.

Но Люк положил ей руку на плечо, развернул и прижал к себе, а другой рукой нежно погладил ее влажную от слез щеку большим пальцем. Склонившись, он прошептал ей на ухо:

— Как же я завидую примулам, если ты по ним плачешь и бросаешься их спасать!

И в следующее мгновенье губы его коснулись ее кожи, и кончиком языка он стал слизывать с ее щеки слезинки.

Колени у нее подогнулись. Она чувствовала грудью его грудь, животом — его живот, и ей слышно было вдруг участившееся биение его сердца. А Люк отреагировал на ее близость с такой мужской откровенностью, что она инстинктивно напряглась. Не потому, что это ее шокировало, а потому, что ничего подобного она не ожидала. Для нее это было в новинку. Их близость, которую он воспринимал как нечто само собой разумеющееся, его реакция — все это было для нее потрясающе ново.

Она молчала, даже не пытаясь высвободиться. Он почувствовал ее напряжение и перестал ласкать кончиком языка ее щеку. Скользнув губами к ее уху, он прошептал:

— Извини. Я не хотел.

Он легко отстранился, но еще держал ее под подбородок, и ей волей-неволей пришлось посмотреть на него. Глаза их встретились.

— Все дело в том… — опять прошептал он, — все дело в том, что ты меня обезоруживаешь. Больше всего на свете мне хочется отнести тебя в кровать и любить, любить, любить…

От столь откровенного заявления Мелани страшно смутилась и попыталась отодвинуться, бормоча:

— Нет… нет, нельзя… это…

— Слишком быстро, — усмехнувшись, закончил за нее он, причем, как ей показалось, даже не обидевшись. — Да, я понимаю. И хочу, чтобы ты знала, что я тоже не имею привычки так себя вести.

Люк держал ее лицо в руках, гладя большими пальцами ее щеки, успокаивая ее.

Она с трудом произнесла:

— Мне так не показалось, особенно в первый день.

Люк рассмеялся, и в уголках его глаз появились мелкие морщинки, а на губах заиграла веселая улыбка.

— Правда?

Он смотрел ей прямо в глаза. Что он в них увидел, она не знала, но вдруг выражение его лица резко изменилось, взгляд стал испытующим, и он нахмурился. Мелани тут же насторожилась.

— Тогда все было по-другому, — хрипло пояснил он. — Тогда это была просто игра.

Тогда? Она долго собиралась с духом и наконец спросила:

— А теперь?

Большими пальцами он все еще гладил ее кожу, но уже не утешающе, а эротически, опасно, нетерпеливо.

— А теперь это уже не игра, — серьезно ответил он. — По крайней мере для меня.

Так вот что такое терпеливо ждать и наконец дождаться; вот что такое блюсти себя и наконец взлететь к самым высотам чувств; так вот что значит проснуться как-то утром и вдруг обнаружить, что заветный сон стал явью!

Она медленно поднялась на цыпочки, обняла его за шею и жарко шепнула на ухо:

— Для меня тоже.

Поймет ли он когда-нибудь, сколько ей понадобилось мужества, чтобы произнести эти слова?

— Мелани…

Для нее это прозвучало как чистейший, резонирующий радостью колокольный звон.

— Посмотри на меня, — потребовал он.

Она подняла глаза и обнаружила, что видит только его губы, а вспомнив их прикосновение, не нашла в себе сил отвернуться.

Люк повторил ее имя со страданием и радостью, а она смотрела ему в глаза и трепетала от их блеска.

Когда он коснулся ее губами, она ответила ему со всей пылкостью, со всей любовью, которые испытывала к нему, но не осмеливалась выразить словами. И когда, прижимаясь к нему, вновь почувствовала его желание, то напряглась не от страха, а от сладкого предвкушения.

Руки его заскользили по ее телу. Никому еще она не позволяла так до себя дотрагиваться, никогда еще она не испытывала ответного желания; раньше ей это было неприятно. Даже с Полом, и он на нее за это сердился. А вот сейчас, в объятиях Люка, когда руки его, скользнув под свитер, гладили ее шелковистую кожу, она испытывала невообразимое удовольствие и потребность помочь ему лучше узнать ее тело, подвинуться так, чтобы он поскорее нашел ее грудь.

Она была как в огне, кожа пылала, и кровь начала пульсировать в напряженных сосках задолго до того, как их коснулись пальцы Люка.