Посею нежность – взойдет любовь - Берта Ландау Страница 13

Хорошее было время! Счастливое! Он всех любил и уверен был в правильности их жизни.

Потом началась школа. Тут уж никуда не деться: пришлось мальчика отдавать в ту, что рядом с домом. Такое у них везение крупное: школа считалась одной из лучших в столице, с двумя иностранными языками. Ездить никуда не надо. Иди себе пешком, даже дорогу не переходи. Соседний дом – вот тебе и школа.

В пятидневке привили хорошее: вещи ребенок складывал перед сном аккуратно, портфель в школу собирал с вечера, вставал, умывался, чистил зубы, делал зарядку, одевался во все чистое: рубашка, трусики, носочки, брючки.

Поди еще такого поищи – чудо, а не ребенок. Единственно, что сам не мог (пока) – завтрак приготовить. Этому их в детском саду не учили. Промашка такая. А родители никогда не завтракали. Им еле сил хватало встать, кое-как собраться и на работу.

С завтраком Денька приспособился сам, когда понял, как дела дома обстоят. Покупал загодя пакет молока или кефира, булку – вот и завтрак. Обедал в школе. Вечером тоже молоко с булкой.

Все бы ничего. Но вечерами дома оставаться он не хотел. Уж слишком родители теряли человеческий облик. Страшно смотреть. В редкие минуты их трезвости сын уговаривал маму не пить. Она все понимала, обещала, но поделать с собой ничего не могла. Отцу тоже не нравилась пьющая жена. Он так и говорил каждый вечер, подливая ей водочки:

– Пьющая мать – горе семьи! – И смеялся заливисто.

Ребенок понял: надо принимать меры.

Во время одной вечерней родительской пьянки он позвонил бабкам-дедкам. Те примчались, ужаснулись, пристыдили своих взрослых, мало что понимающих детей, прибрались в доме и свалили спать в свои гнезда. Не поняли ничего! Тогда Денька стал звонить каждый вечер. И каждый вечер приезжал кто-то из старших, негодовал, стыдил, кормил внучка ужином… Но поделать уже ровным счетом ничего было нельзя.

Родители пили!

Наконец повезло. Небо сжалилось над первоклассником.

Отца хватил инфаркт. В тридцать семь лет! Но дело не в этом. Везуха заключалась еще и в том, что прихватило его на рабочем месте, во время трезвости. Потому к состоянию его отнеслись с должным вниманием и сочувствием.

Схватился он за сердце, скрючился. Коллеги, естественно, мгновенно вызвали врача из их заводского профилактория, та все сообразила, вызвонила «Скорую». Примчались мгновенно. Госпитализировали.

Вы́ходили. Вернули с того света, так объяснили ситуацию. Мать, которая, естественно, присутствовала и при начале сердечного приступа (ей, в бухгалтерию, позвонили сразу после вызова доктора), и в машине «Скорой помощи», и в больнице, наконец-то все поняла и про себя, и про мужа. Поняла, что дошли они до точки. И если не прекратить пить, ребенок их останется сиротой.

Пить отцу запретили. Строго-настрого. И пить, и курить. И чудо: он перестал. Напугался, видно, по-настоящему. Ему надо было потихоньку приходить в себя, жить здоровой жизнью, поправляться, выходить на работу. Так он и пытался жить теперь.

Только мать привыкла к выпивке окончательно, насовсем. Она бросить не могла. Рыдала, каялась, но уже не могла никак.

Отец велел ей лечиться. Иначе он уйдет. У него словно глаза на всю их жизнь открылись. Он теперь видел весь ужас их существования: пили, как свиньи, при малом сынишке. И во всем прозревший муж винил собственную жену: она, она устраивала эти ежедневные посиделки. Она!

Всего не расскажешь. Да и зачем?

На сегодняшний день ситуация обстояла так: первые в жизни школьные летние каникулы, перед вторым классом, Денька все три смены находился в заводском пионерлагере. Хорошо провел лето, в кругу бывших своих детсадовских друзей, где его уважали за многочисленные таланты, а также за силу и справедливость.

Отец приезжал к нему в родительские дни, привозил книжки, гостинцы. Трезвый. Мать не была ни разу. Лечилась.

Отец окреп, похудел, поседел. На сердце не жаловался. Мать вроде все осознала, старалась-лечилась.

Денька успокоился. Счастливое лето медленно катилось к концу. Он уже заскучал по школе. Гербарий собрал. Даже не один, целых три. Себе и Рысе с Птичей. Он любил с ними дружить. Домой к ним приходить, играть с парнями-братьями, которые его слушались как старшего. Им гербарии пока не требовались, в детском саду не спрашивают. А в школе – в самый раз.

И действительно: все дома шло по-новому. Мать похорошела, помолодела.

Зажили, как полагается людям. Отец совсем поправился, ему разрешили на работу выйти.

Две четверти Денька доверчиво наслаждался невиданным покоем. Утром на завтрак мать варила ему кашу. И еще давала бутерброд с докторской колбасой. Знала, что сын больше всего уважает докторскую, шла сама заранее, покупала и готовила внушительные бутерброды. Он это ценил! Ему ж расти надо, мужиком становиться. Еда нужна, чтоб настоящую силу давала. На булке с молоком далеко не уедешь, хотя и это не худший вариант. И вообще – ему хотелось материнской заботы. А то все один да один. Даже весь первый класс сам себе рубашку гладил к школе. А тут мама – и стирала, и гладила. Как настоящая полноценная любящая мать.

Дениска крепко помнил, что такое плохо, поэтому ценил заботу и радовался каждый день, не забывал.

А на Новый год взяли да сорвались. Оба. И отец, которому ни капли нельзя, иначе смерть, и мать, о которой вообще – что говорить.

И все пошло по-прежнему.

И вот уже весна.

И конца этому нет.

А теперь Денька понимает, что и не будет.

Так что он-то знает: женщины пьют. Еще куда страшнее мужиков. Гораздо. И за то, что у них, у Рыськи с ребятами, мать не пьет, надо каждую минуту судьбу благодарить. Это и есть их главное счастье.

– Поняла? – спросил Дениска Рысю.

Она даже представить себе не могла, как это, когда мама пьяная. Рысю аж передернуло. Она взяла Деньку за руку, как братика, чтоб не так страшно было.

– Давай пообещаем на всю жизнь, что никогда не будем пить. Даже пробовать не станем, – предложила младшеклассница школы с углубленным изучением двух иностранных языков.

– Давай, – согласился ее друг. – И всем твоим велим, чтоб не пили.

– Да они сами не хотят. Они же видят, как это страшно бывает.

– Сейчас не хотят, потом захотят. Пример с отца вашего возьмут и захотят, – резонно заметил Денька. – Пусть каждый день помнят, что пить никогда нельзя.

Они пообещали это тогда, в песочнице. Поклялись самой страшной и верной клятвой: не пить всю оставшуюся жизнь. И еще: что они теперь брат и сестра. И он, Денька, брат всем остальным ее братьям и сестре.

– Ты приходи к нам жить, – предложила Рыся. – У нас на завтрак всегда каша и омлет. И еще какао. Мама готовит. А вечером иногда отец… Готовил… Если не пьяный. Но сейчас не знаю. Я не хочу, чтоб он возвращался. Мне его жалко. И я его люблю. Только мне не хочется с ним жить. Никогда не знаешь, чего от него ждать, устала я.