Бесценный приз - Нина Милн Страница 13

— Оливия?

Она остановилась, а затем медленно, изящно перекинула ноги через край кровати и встала.

— Я просто… — Она нагнулась, возможно стараясь скрыть от него покрасневшие щеки, но в то же время неосознанно давая ему возможность бросить взгляд на притягательную ложбинку между грудей. Она подняла одеяло, чтобы открыть смятые черные простыни. — Кровать должна выглядеть так, как будто мы оба… использовали ее. Ну как? — Она взмахом руки обвела комнату.

Он проследил за ее жестом. Сумка Оливии лежала на полу у кровати. На спинке стула висело ее платье и… Ох, проклятье. При виде полоски шелка, торчащей из-под кровати, у него вспотели виски.

— Надеюсь, все выглядит так, будто я провела ночь здесь. — Покусывая нижнюю губу, она коротко кивнула. — Я еще повешу свою одежду в твой шкаф. Как завершающий штрих, будет лучше, если мы покажем, что я была здесь и раньше и «пустила корни».

Его снова одолели сомнения.

— Что-то не так?

— В самом деле? — спросил он. — Мне кажется, ты мастер выдумывать истории, создавать иллюзию действительности.

Она резко повернулась к нему.

— Что-что? Я тут стараюсь изо всех сил, спасаю твою репутацию, а что делаешь ты? Все еще обвиняешь меня в том, что я пытаюсь тебя обмануть?

— Я просто отмечаю, что ты — профессионалка в том, что касается лжи, и в этом ты превзойдешь любую другую женщину. — Проклятье, а он собирался сказать на пресс-конференции, что их связывают серьезные отношения. Ни с одной женщиной, кроме Шарлотты, он никогда не был связан подобными отношениями.

Она опустила руки и недоверчиво покачала головой:

— Думай что хочешь, Адам. Я думала, что помогаю тебе. Кэндис — вот она лжет и пытается сорвать твое благотворительное мероприятие, и… — Она колебалась. — Она пытается запятнать твою репутацию. Это плохо. Наша ложь… Она никому не повредит и поможет исправить нанесенный ею урон. Мне не кажется, что это плохо. А тебе?

— Ни в коем случае, — ответил он. — Мне просто подозрительна твоя осведомленность, вот и все.

Она пожала плечами:

— Да, у меня был опыт в подобного рода мистификациях. Были времена в моем детстве, когда мы с мамой сидели практически без денег, и нам нужно было сочинять правдоподобные истории.

— Зачем?

— Для хозяев квартиры, кредиторов, учителей… Обстоятельства иногда складывались не лучшим образом, и важно было придумать какое-нибудь прикрытие. Никому это не вредило, а когда у нас появлялись деньги, я всегда выплачивала долги.

Грудь Адама снова стеснило коварное чувство. Чувство связи между ними, вызванное детскими воспоминаниями, не слишком радостными из-за родителей. Разный опыт и разные последствия — было очевидно, что Оливия и Джоди были связаны куда крепче, чем он с Зебом. Оливию и Джоди любовь приковывала друг к другу.

— Я ничего не хочу от тебя, Адам. Кроме встречи с Зебом.

— Хорошо. — Он подошел к ней достаточно близко, чтобы почувствовать, как ее грудь вздымается и опадает, как бы отвечая на его близость. — Я понял.

— Отлично, — ответила она, и в комнате воцарилась тишина.

Было бы так просто толкнуть ее на кровать и превратить часть их мистификации в правду. Стоп. Это невозможно. Если он признавал, что Оливия рассказала о ее жизни с матерью правду, ему пришлось бы признать и то, что Джоди беременна от Зеба. Ребенок навсегда свяжет их вместе. Все станет и без того достаточно сложно, чтобы добавлять к этому еще и секс. Так что… Он собрал всю волю в кулак и отступил.

— Ты все прекрасно тут устроила. Я заставил Кэндис отказаться от своих слов, и Ной согласился сыграть свою роль. Журналисты придут через полчаса.

— Правильно. — Оливия моргнула и, поняв его намек, кивнула. — Мне нужно будет переодеться. Можно я возьму у тебя какую-нибудь рубашку? Носить чью-то одежду — это уже определенный уровень близости. К тому же я спала в своей рубашке, так что она не совсем свежая.

Адам пожал плечами:

— Я не возражаю. — Он указал рукой на шкаф. — Выбирай.

Она скользнула к шкафу и отодвинула дверцу с огромным зеркалом во весь рост. Затем она надолго замерла, уставившись на его содержимое.

— Ух ты! Одежды у тебя… — Она обернулась. — Как долго ты тут живешь?

Он нахмурился.

— Я держу здесь все свои вещи.

— Так ты здесь живешь? Это твой дом? — На ее лице можно было прочесть замешательство, как будто она не могла согласиться с подобной идеей.

— Большую часть времени я провожу в разъездах, ночую в том или ином отеле сети «Мастерсон». Но здесь могу прожить неделю или, скажем, месяц. Так что можно сказать, это — база.

Оливия заново окинула комнату долгим изучающим взглядом.

— Здесь очень… мило, — наконец сказала она.

— Мило?! Его комната была верхом роскоши.

Он проследил за ее взглядом, который перебегал с огромной деревянной кровати ручной работы к зеркальному шкафу, к стеклянному столу и телевизору с плоским экраном.

— Твое одобрение мне очень льстит, — пробормотал он, в его тоне слышался сарказм.

Ее щеки покрылись румянцем.

— Извини, — сказала она. — Это было глупо с моей стороны. Все выглядит просто восхитительно, правда. Очень впечатляюще.

— Но?.. — Он не знал почему, но ему было интересно, что она думает. Может быть, его любопытство вызвала ее странная реакция? Другие женщины охали и ахали от восторга. Оливия Эванс изо всех сил пыталась подобрать слова, чтобы сделать подходящий комплимент.

Она взмахнула рукой, ее красивые плечи поднялись.

— Просто все это выглядит не очень по-домашнему.

— По-домашнему?

— Не похоже, чтобы тут кто-нибудь постоянно жил. Я хочу сказать, ты хоть что-нибудь здесь выбрал сам?

— Я одобрил проект дизайнеров. — Он попытался скрыть, что ее слова задели его, и скрестил руки на груди. — Лишние вещи ни к чему, я не люблю беспорядка.

В доме, где он жил с матерью до восьми лет, все было до потолка забито различными безделушками и царил беспорядок. Мария Джонсон хранила все, что только возможно, в качестве воспоминаний о каждом мало-мальски важном событии своей жизни: стеклянные шары со снежной бурей, вазы, пресс-папье, статуэтки, садовых гномов. Все они наполняли их маленький дом с террасой. Может быть, она делала так потому, что шестое чувство подсказывало ей: ее жизнь закончится слишком рано.

Грусть наполнила его сердце тяжестью; он вспомнил также горестное чувство, с которым он покидал дом, который, вместе со всеми дорогими сердцу вещами, был продан или пожертвован на благотворительность его отцом.

«Вещи захламляют жизнь, — говорил ему вновь обретенный отец, кладя руку Адаму на плечи. — Я понимаю, что тебе тяжело, но ты справишься. У тебя теперь будет новая жизнь, Адам. Жизнь, полная приключений».