Повелитель змей - Ги Раше Страница 13

— Сын мой, в своих размышлениях ты зашел слишком далеко. Знай, что просить богов нужно, но только молитве человека, которого они считают достойным милости, они станут внимать.

— Но если так, что толку молиться, ведь мы не знаем, считают боги нас достойными своей милости или нет! И вот еще: когда мы просим чего-то неправильного, неправедного, зная об этом, то разве можем надеяться, что просьба будет услышана и исполнена? Или пуще того: испрашивая себе милости, которой мы недостойны, мы предполагаем, что у бога нет Маат на языке и он может, поправ законы справедливости, дать нам желаемое в ответ на наши молитвы. Разве не приравниваем мы богов к простым смертным, испорченным и жадным, полагая, что их можно прельстить подарками или даже просто молитвами?

Это было странно слышать — редко от египтянина, а тем более от подростка, можно было в те времена услышать такие речи. Но мы понимаем, что, если бы наш Хети был обычным мальчишкой и думал так же, как большинство его современников, его жизнеописание и память о его деяниях никогда не дошли бы до нас.

Эти рассуждения, которые современный ум, свободный от религиозных предрассудков, склонен считать справедливыми, поставили Мерсебека в весьма затруднительное положение. Мерсебеку и в голову не могло прийти, что любое божество есть порождение человеческого разума, не более. Поэтому он подумал немного и нашел еще один довод в пользу того, что все-таки возносить богу молитвы необходимо.

— Ты совершенно справедливо заметил: если мы верим в то, что бога можно склонить на свою сторону с помощью молитвы, то тем самым приравниваем его к простому смертному. Не затем мы им молимся. Мы молимся богам так же, как молимся царю и даже короне, потому что богам нравятся наши восхваления. Они живут нашими славословиями и молитвами. Ведь бог, у которого нет почитателей, имя которого не произносится под солнцем, перестает быть божеством, уподобляется умершему, о котором позабыли живущие. Он просто перестает существовать.

Этим удивительно логичным умозаключением, свидетельствовавшим о ясности ума, чистый жрец Мерсебек загнал себя еще глубже в болото религиозных предрассудков и предубеждений, которые, тем не менее, являлись неотъемлемой частью его духовного служения.

— Так-так! — воскликнул Хети. — Выходит, боги ничем не лучше его величества: живут за наш счет и могут распоряжаться судьбами только тех, кто им поклоняется! Хотя я сам люблю, когда меня хвалят, и поэтому хорошо понимаю богов и его величество. Они любят восхваления, любят, когда их называют самыми великими, самыми могущественными, самыми милосердными! Так и мне нравится, чтобы меня называли красивым и сильным.

Из затруднительного положения, в которое его поставил любимый ученик, Мерсебеку помог выбраться приход чтеца. Тот явился сказать, что кортеж, который должен был проследовать от храма к месту проведения первых обрядов, готов отправиться в путь, и все ждут только его, первого чистого жреца.

И вот торжественная процессия направилась к небольшой бухте — месту, где воды канала и рукава Нила соединялись с водами озера. Бок о бок со жрецами и другими служителями храма шли игроки, которым выпала честь защищать цвета бога Себека. Среди них был и наш герой. В этой бухте жрецы храма содержали священных крокодилов — телесное воплощение бога Себека, покровителя Файюма.

На берегу озера процессию встретила толпа верующих, которые пришли из Шедита и близлежащих местечек. Они старались держаться как можно дальше от крокодилов, распластавшихся в широкой полосе грязи, отделявшей твердую землю от воды. Рептилии же не выказывали ни страха, ни злобности, ни желания напасть, потому что знали: человек является для них кормильцем. Жрецы низших рангов из храма Себека ежедневно приносили им ощипанных уток, куски говядины и свинины в таком огромном количестве, что одуревшие от пресыщения крокодилы часто не то что не бросались к пище, но вообще не обращали на нее внимания.

Когда кортеж приблизился к озеру, Мерсебек, шедший впереди, подошел к одному из крокодилов, самому большому и старому. Животное даже не пошевелилось, только лениво скосило глаза, когда первый жрец поставил ногу на его чешуйчатую спину. Два чистых жреца поднесли ближе к нему курильницы с благовониями, а сам Мерсебек воздел руки к небу и обратился к Себеку с молитвой, сказав примерно следующее:

— Приветствую тебя, господин Нижней Земли, повелитель орошаемых земель, поднявшийся над Нун! Могущественный бог, спускающийся и поднимающийся по течению, воплощение Ра, великого светила, которое является нам из воды! Ты подобен быку во время гона, ты повелеваешь рекой и ветрами! Господин Рухуна, почитаемый в Гелиополисе, могущественный повелитель Шедита, сын Нет, супруг Золотой Хатор, будь к нам милостив, услышь молитвы твоего слуги…

И это было только начало. Еще долго прославлял он своего бога, так велика была его вера в могущество Себека, который на самом деле был не более и не менее реален, чем все божества, которым когда-либо поклонялись люди. И если иногда в душу Мерсебека закрадывалось сомнение в существовании своего бога-крокодила, то остальные жрецы храма и верующие, теперь толпившиеся на берегу озера, ни на мгновение не усомнились в могуществе Себека. И тем более никто из собравшихся, многие из которых пали ниц, прославляя своего бога, — кроме, быть может, Хети — не допускал мысли, что божество существует только в его сознании и когда-то будет забыто. Такая угроза дамокловым мечом висит над головой любого бога из прошлого, настоящего и будущего.

Затем пришел черед церемонии украшения божества. Под руководством жрецов прихожане храма окружили крокодилов и поднесли им жертвенную пищу, тут же ими проглоченную. Рептилии выразили людям свою благодарность, позволив украсить себя драгоценностями и не выказав при этом никакого недовольства, словно им это нравилось. Так молодая женщина, украсив себя серьгами, ожерельями и браслетами, красуется перед зеркалом, любуется собой и верит, что ее красота может стать совершенной, если добавить к образу немного блестящих побрякушек.

Вот и крокодилам вставили в уши серьги из золота и горного хрусталя, а на лапы надели браслеты из жемчуга и драгоценных металлов. Мы не сомневаемся в том, что «преподобные» рептилии недолго радовались своим украшениям: вечером снова пришли жрецы, сняли серьги и браслеты, чтобы сложить их в ларцы и унести в сокровищницу храма. И ни один измазанный грязью бог не выразил по этому поводу ни малейшего неудовольствия.

Когда все церемонии были закончены, на воду спустили легкие лодки из папируса. Гребцы и борцы заняли в лодках свои места. Количество гребцов каждый определял на свое усмотрение — в некоторых лодках их было четверо, в других — шестеро, у одних были весла и они гребли, стоя на коленях, а другие оставались стоять, приготовившись своими баграми отталкиваться от дна, не давая лодке выплывать на глубокое место.

Как и другие борцы, Хети стал на корме. Надо заметить, что и нос, и корма этих папирусных суденышек были приподняты, так что борец находился чуть выше, чем гребцы. В руках у Хети был длинный шест, такой же, как и у его гребцов, а это значило, что путь к центру озера, где было довольно глубоко, им был заказан, ведь там гребцы не смогли бы управлять лодкой, отталкиваясь от дна. Кроме того, заплывать далеко было непредусмотрительно, ведь очень часто вернуться назад, к берегу, не имея весел, оказывалось довольно трудным делом. Поэтому гребцы и борец бросали свои шесты вместе с лодкой и добирались до берега вплавь, или, в лучшем случае, плыли в лодке, загребая руками, словно веслами.