Подруга детства - Кейт Вудсток Страница 13

Потом дед и отец отдали Дейзи в обычную школу, где она немедленно подружилась с сыном шофера-дальнобойщика. Да, демократия превыше всего, но… Мама грезила о закрытой школе для девочек и тихо проклинала упрямого свекра.

Потом непокорная дочь Дейзи вознамерилась жить одна. Дед был еще жив и горячо приветствовал это решение, папа тоже не возражал, а мама опять была в шоке — как это так, молоденькая девушка одна, без родителей…

Потом дед умер, разделив свое состояние абсолютно поровну между всеми, даже очень дальними родственниками, и мама притихла, но Дейзи прекрасно знала мамину тайну. Маме очень хотелось жить и вращаться в аристократическом обществе. То есть в обществе, где никто не рассказывает неприличных анекдотов и где дочерей после окончания закрытой школы для девочек выдают замуж, сдавая из рук в руки свекрови.

К сожалению, таких людей в современном Нью-Йорке найти было сложно, и потому за «милую Урсулу», однажды позвонившую маме поболтать, мама ухватилась, как утопающий — за соломинку. Еще бы — настоящая аристократка, да еще жена конгрессмена, да еще особняк в тихом старом районе…

Сама Дейзи Урсулу никогда не видела, просто приняла к сведению, что это мамина подруга — и забыла о ней.

На самом деле мама вовсе не была занудой и ханжой, просто у нее была такая мечта, что ж тут поделать. В обычной жизни мама была смешливой, легко краснеющей, немного сентиментальной и очень доброй женщиной, поэтому и на неведомую Урсулу Дейзи автоматически перенесла все эти качества. Мориса Эшкрофта она приняла дружески, ну а потом уж и влюбилась в него.

Таким образом, сейчас Дейзи, вроде бы, ничего не угрожало, однако девушка все никак не могла решиться выйти из машины. Помог шофер, кротко заметивший, что лично ему пейзаж нравится, но он вряд ли сможет рассказать про его прелести жене и троим детям, которые ждут от папы выручку за сегодняшний день. Дейзи вздохнула — и ринулась навстречу неведомому, мельком успев подумать, что юбка все-таки коротковата…

Дом был стар — этим исчерпывалось все. После современных домов с их пластиковым и никелевым блеском, после гудящих автострад и шумных улиц у попавшего в особняк Эшкрофтов создавалось впечатление, что он перенесся в какую-то не слишком добрую сказку, где непременно фигурируют фамильные призраки, ведьмы и злые мачехи.

По стенам вился темно-зеленый траурный плющ, сад был ухожен, но мрачен, и даже бледные лилии, высаженные перед крыльцом в строгий ряд, наводили на мысли о высоком, вечном и мрачном. Окна были чисто вымыты, но за ними даже в этот теплый солнечный вечер таилась холодная тьма. Птицы — и те пели как-то сдержанно.

Дейзи ткнула в кнопку звонка и вздрогнула, когда далеко за дверью прозвенело печально и церковно. Потом дверь бесшумно отворилась, и Дейзи едва не заорала при виде костлявой тетки в кружевной наколке. Тетка посмотрела на Дейзи с укором и молча отступила, давая пройти внутрь.

Увидев Мориса, сбегающего навстречу невесте по широкой дубовой лестнице, Дейзи испытала неимоверное облегчение и горячую благодарность — хорошо, что он блондин, а не брюнет, это как-то оживляет обстановку. А потом раздался голос, в котором звучали благородная скорбь, усталое радушие и явное сомнение.

— Боже мой, милая Сэнди! Добро пожаловать.

На площадке второго этажа стояла высокая белобрысая дама в строгом черном платье. Ножи пластических хирургов сотворили для этой женщины немало чудес, но за все приходится платить — и Урсула Эшкрофт могла либо улыбаться, либо говорить, и то и другое — с большим трудом. Гладкая кожа, неестественно яркие румяна, волна платиново-белокурых волос падает на один пронзительно синий, прямо-таки ультрамариновый глаз. Над вторым черной ниточкой изгибалась замысловатая линия выщипанной брови. Губы выглядят так, будто их надули Насосом и покрасили алой краской, и теперь любое движение грозит нарушить рукотворную гармонию.

Из-под черного платья виднелись костлявые ноги на шпильках, а вот руки Урсула Эшкрофт обнажила зря. Именно они выдавали ее истинный возраст.

Морис кашлянул и звонко пропел:

— Ее зовут Дейзи, мамочка, Дейзи Сэнд, и она моя кошечка и душечка.

Дейзи кивнула и еле удержалась, чтобы не сделать книксен. Урсула несколько скривилась — возможно, улыбнулась — и пригласила Дейзи наверх величавым движением руки.

Они прошли в мрачную гостиную, где в мрачном камине горел подслеповатый и тоже мрачный огонек, а громадные кресла напоминали могильные памятники на старинном кладбище. Дейзи села в одно из них — и ее коленки едва не стукнули ее же в подбородок. Она сидела практически на уровне пола и не могла пошевелиться, в том числе и из-за проклятой юбки, теперь-то уж ясно было, что она коротка!

Заскрипело и зашуршало, Урсула царственно повернула полкорпуса в сторону звука и трагическим голосом возвестила:

— Элеонора, это милая Сэнди, дочь милой Джессики, ты ее помнишь?

— Нет! Это было полвека назад, как я могу это помнить.

— Сэнди, это моя сестра и тетя Мориса, Элеонора.

— Очень при…

— Хорошенькая. Вероятно, дура?

— Тетя!

— Элеонора!

Толстая, одышливая старуха в фиолетовом брючном костюме пристально смотрела на Дейзи, тряся головой. Никто не поверит, подумала Дейзи с детским веселым ужасом. Никто не поверит! У старухи был нос крючком, пронзительные светлые глазки и отчаянная химическая завивка ярко-оранжевого цвета. Опиралась она на самую настоящую клюку, и не хватало ей только черного облезлого кота.

— Молчу. Не обижайся, милая, я здесь на правах родственницы-маразматички, говорю, что думаю.

— Э-э-э… я не обижаюсь…

— Напрасно. Даже я понимаю, что перегнула палку. Просто удивилась, что такая милая девчушка клюнула на нашего…

— Тетя!!

— Элеонора!!

— Нашего Мориса, хотела я сказать. Обычно, на него клюют совершенно другие прости…

— Тетя!!!

— Элеонора!!!

— Прости, Господи. Как тебя зовут, ты сказала?

— Элеонора, это милая Сэн…

— Меня зовут Дейзи.

— Хорошо. Пойдемте ужинать. Я сегодня плохо спала и собираюсь уйти пораньше.

С этими словами старуха неожиданно протянула Дейзи руку. Девушка с благодарностью приняла эту помощь, потому что иначе из проклятого кресла было не выбраться. Рука у старухи оказалась неожиданно твердой и теплой.

В столовой было торжественно, холодно и пустынно. За огромным столом могли бы рассесться человек двадцать, но накрыто было лишь на четверых. Хрусталь, серебро, тонкий фарфор — и микроскопические блюдечки с закуской. Дейзи с изумлением смотрела на стол. Тарелочка с четырьмя ломтиками ветчины. Четырьмя кусочками рыбы. Четырьмя кусочками сыра. Четырьмя кубиками масла. Четырьмя креветками (правда, тигровыми, но очень маленькими). Корзиночка с четырьмя тостами. Четыре небольших помидора. Отдельно ваза с четырьмя яблоками, четырьмя апельсинами и почему-то двумя бананами.