Двойная жизнь - Олег Рой Страница 13

А любовь… Любовь осталась далеко в прошлом, исчезла, пропала где-то на просторах нашей необъятной родины, что ж теперь поделаешь. Пусть будет жена – визитная карточка. Раз уж ребенок намечается. Собственно, Денис ни разу не пожалел о том давнем решении – сына Егора он считал чуть ли не главным богатством своей весьма небедной жизни. Жалко немного, что видеться с ним нечасто удается – Ксения настояла, что лучшее образование в Англии, пришлось подыскивать престижную школу в окрестностях Лондона, но дело ведь не в этом, правда? Все равно Егор – это практически центр его, Дениса, вселенной.

Так что Ксения не зря смотрит на красотку-секретаршу сквозь пальцы, понимая, что с законного «трона» ее не сместит ни одна из таких вот девиц. Не светит им ничего.

Какие-то шансы на то, что Денис отступит от «любовь осталась в дальнем прошлом», были разве что у Ирен, но это было, как они говаривали в университете, «триста лет назад и на другой планете». Примерно тогда, когда Егор родился. Ирен, кстати, на самом деле звалась Люсей. Проговорилась как-то в минуту, что называется, печали и уныния, об этом, а с утра пообещала убить, если Денис кому-то сболтнет. Уж конечно, он не стал бы! Наоборот, после невнятного (даже отчасти сквозь всхлипывания) рассказа о пьянстве родителей и прочих прелестях ближнеподмосковного провинциального быта зауважал «боевую подругу» еще сильнее. Хотя куда уж сильнее. Денису, выстраивавшему свой рекламный бизнес с нуля, очень импонировало упорство Ирен, яростно и самоотверженно пробивающейся в большую журналистику. Мартин Иден в юбке, шутил он, подозревая, что правды в этой шутке куда больше, чем юмора.

Честно сказать, в качестве подруги жизни Ирен подошла бы лучше, чем Ксения. Пусть она и не настолько эффектная красавица, однако модельная внешность – не единственная семейная ценность, хороший журналист в тандеме с главой рекламной компании – это ого-го, это сила!

Но тут Ксения сообщила о своей беременности, и выбор совершился как бы сам собой. И Ирен, верная «боевая подруга», после этого как-то пропала с горизонта. Не то чтобы совсем, но отдалилась сильно. Они и сейчас иногда сталкивались на каких-то знаковых мероприятиях (иногда даже завершая встречу в гостиничном номере), но – вот именно, что «иногда», без особого бурления страстей. Старая боевая подруга, в общем. Не больше. Но – и не меньше. На днях вон позвонила – не собираешься ли в Лондон, сына проведать? – вроде поговорить о чем-то хочет или что-то в этом роде. Отчего ж не повидаться с «боевой подругой»?

Надо, кстати, Леночке-то сказать, чтоб много встреч на следующую неделю не назначала, хотя бы пару-тройку дней надо высвободить.

– Так, давай, что у тебя?

Осознав, что «наконец мы с тобой вдвоем» не предвидится, Леночка вздохнула едва слышно, но вполне обиженно и отшагнула на более-менее официальное расстояние.

– Договоры от юристов, – она положила перед ним стопку бумаг. – И, Денис Юрьевич, звонили из мэрии. По поводу Дня города.

Он нахмурился:

– Они что, сценарий еще не получили? Или потеряли, как водится?

– Получили, Денис Юрьевич, у них уточнения какие-то.

– Ну так скажи Филонову, он подготовкой занимается, пусть свяжется с ними…

– Я их сразу на него переключила, – сухо сообщила Леночка, как бы намекая, что сомневаться в ее компетентности – нонсенс.

Денис, кстати, никогда и не сомневался. Только удивлялся иногда: как в этой хорошенькой головке совмещаются невероятная сообразительность в рабочих вопросах (секретаршей она была не просто толковой, а очень толковой) и невероятная же «блондинистость» в вопросах, гм, личных. Глазки, губки, зазывные позы. Неужели она думает, что вся эта чепуха может сработать?

– Перезванивали после этого? – уточнил Денис.

– Нет, – она качнула головой – легонько, чтобы ни волосок в продуманно небрежном беспорядке белокурой прически «а-ля натюрель» не сдвинулся со своего места.

– Ну и отлично, значит, все у них срослось. Найдешь Филонова, пусть он мне потом доложит. Ну… часиков в пять…

– Встреча с американцами в шесть, а в пятницу пробки сильнее обычного, – напомнила «идеальная секретарша».

Да уж, к американцам лучше бы не опаздывать. Переговоры предстояли сложные, ушлые заокеанские ребята хотели выстроить на базе его компании свой филиал, и хотя финансово предложение было более чем выгодным, надо было ухитриться все-таки сохранить самостоятельность. Ну да ничего, не из таких быков тушенку делали, ободрил сам себя Денис и кивнул Леночке:

– Тогда отчитаться пусть зайдет в четыре. И на следующую неделю, – он на секунду задумался, – график мой подвигай там, освободи дня три в начале недели, мне в Лондон слетать нужно.

– Билеты на какое число заказывать? – предупредительно поинтересовалась она. – И сколько? Вы с Ксенией Леонидовной летите?

– Леночка, ты умница, таких секретарш по штучному заказу делают, нашей компании крупно с тобой повезло, – похвалил Денис. – Лечу один, а билеты не надо, я сам. Может, я даже прямо завтра и улечу. Сообщу. Будешь тут держать оборону.

На Леночкином лице было совершенно явно написано, что правильные начальники «штучных» секретарш не оборону держать оставляют, а берут с собой в Лондон. Или в Женеву, к примеру. На переговоры, а вы о чем подумали?

А ведь она мне завидует, подумал Денис. Не Ксении, что было бы гораздо логичнее, а именно мне: директорскому кабинету, внезапным полетам в Лондон и прочим вкусняшкам в этом роде. Дурочка. Все это такие пустяки, честное слово. И директорское кресло, и пентхаус в центре столицы, и три машины в подземном гараже (не считая служебной), и возможность в любой момент устроить себе каникулы в любой точке земного шара – все это ничего не стоит. Все это – суррогат, замена. Замена того, чего нет. Весь жизненный успех – с досады.

Потому что очень хотелось стать лучшим. Первым.

Президентом Земли, например. Или хотя бы трижды лауреатом Нобелевской премии. Дважды вроде уже есть, а трижды – еще никого.

Все ради прекрасных глаз. Главе рекламной компании глупо использовать такие избитые формулировки, но что делать, если это правда?

Денис увидел ее первого сентября. Она, единственная, кажется, без букета стояла почему-то не в общей малышово-родительской толпе – первый раз в первый класс, ура, – а поодаль. Выбившаяся из-под белого банта пушистая прядка падала на лоб, и Катя (впрочем, имя он узнал позже) отводила ее назад стремительным нетерпеливым движением. Упрямая прядь снова скользила по выпуклому серьезному лбу – и тонкие пальцы опять отводили ее назад. И опять, и опять.

Он глаз не мог отвести от этой пряди и этого стремительного движения тонкой руки в белой кружевной манжетной пене. Толпа будущих первоклассников визжала, хныкала, робела, прижималась к родителям, а Катя так и стояла поодаль, нетерпеливо отводя от глаз выбивающуюся прядь.

Она и потом всегда была – отдельно. Все думала о чем-то своем, никому не известном. С первого класса таскала с собой толстую, как у старшеклассников, тетрадь в сером ледерине. Серую тетрадь сменила синяя, потом коричневая, потом опять синяя. Писала Катя туда часто. Денис как-то раз подглядел: