Беседка любви - Эмили Грейсон Страница 13

Вместо этого она молча сидела и слушала.

— Если ты так решила, то между нами все кончено, — говорил он. — Прости, но я больше не хочу быть с тобой.

Сэм словно был другим человеком, чужаком, неподвижно сидящим на ее диване. Высокий красавец, когда-то стоявший рядом с ужасной картиной и заставлявший всех вокруг смеяться, исчез в один разрывающий сердце миг, оставив ее с жестким, холодным и несгибаемым незнакомцем.

— Я не готов стать отцом. Ты думаешь, что готова стать матерью? Хорошо, это твой выбор. Но… — Он сделал многозначительную паузу. — Я не хочу иметь ничего общего с этим ребенком.

Этот ребенок. Одна лишь фраза — и очаровательный младенец превратился в неприятную обузу. В тот самый момент Эбби почувствовала, что у нее нет сил бороться. Она могла сколько угодно кричать: «Видишь? Видишь? Видишь?», — но теперь ей было точно известно, что ответ будет один — «Нет». Сэм встал, бросил через плечо: «Подумай об этом» — и ушел. А Эбби без сил просидела на диване несколько минут. Она не могла встать, позвонить кому-нибудь, расплакаться — сделать хоть что-то. Она лишь недавно узнала о своей незапланированной беременности, но уже чувствовала, как внутри нее что-то меняется.

«Подумай об этом», — сказал Сэм, и она последовала его совету. Она родит этого ребенка, ребенка, который потом превратится в Миранду Роуз Рестон. Но Сэм отныне потерян для нее навсегда, и даже спустя шесть лет Эбби так и не смогла до конца осознать это. Она любила его, позволила себя использовать, а потом он ушел — вот и все.

Эбби смотрела на фотографию юною грустного Мартина, скучавшего по Клэр в свой первый день в колледже, и думала о мужчине, появившемся накануне в ее кабинете. Один и тот же человек, — но разве это возможно?.. Она подумала о своем собственном отце, когда-то слегка нелюдимом молодом человеке в мягкой фланелевой рубашке, теперь ушедшем навсегда. Затем Эбби взяла фотографию Клэр из того далекого лета и посмотрела в глаза девушке, давным-давно превратившейся в женщину, которая, как и Мартин Рейфил, стоявший вчера на пороге ее кабинета, сейчас должна была достичь довольно почтенного возраста. Теперь Клэр — пожилая дама…

По-прежнему влюбленная пожилая дама. И в этом разница между историей, которая разворачивалась перед Эбби в течение всего вечера, и тем, с чем она столкнулась в своей жизни: она знала, что будет в конце. Она смотрела на выцветшие фотографии юноши и девушки, лежавшие на ее столе, и видела в их глазах то, чего не было во взгляде мужчины, встретившегося ей на открытии выставки в Нью-Йорке: через пятьдесят лет они по-прежнему будут любить друг друга.

— Миссис Фрейн… — Через некоторое время Эбби уже звонила домой. — Послушайте, тут кое-что случилось на работе.

— Не продолжайте, — ответила домработница. — Я могу постелить себе в комнате для гостей, и буду чувствовать себя как дома.

— Вы не против?

— На всю ночь?

Эбби оглядела стопку кассет, кучу фотографий, набитый портфель и извиняющимся голосом пробормотала:

— Скорее всего.

Повесив трубку, она снова включила магнитофон и, пока Мартин рассказывал историю своей любви, играла со старыми фотографиями — карточки скользили по ее столу, и непременно грустный юноша оказывался рядом с застенчивой девушкой.

Мартин и Клэр не просто сбежали из дому. Они совершили нечто куда более невероятное, во всяком случае, для Лонгвуд-Фолс начала пятидесятых: они вместе уехали в Европу. Неженатый мужчина и незамужняя женщина, уже не мистер и миссис Харрисон, но еще и не мистер и миссис Рейфил.

Придуманный ими план был простым и явно беспроигрышным. На следующий день Мартин заберет из семейного сейфа некий предмет, который принадлежит непосредственно ему. Они без труда продадут его в Европе и на вырученные деньги смогут прожить несколько месяцев. Клэр принесет свидетельство о рождении и заполненное заявление на паспорт — бланк Мартин взял для нее в банке, — их заверят в Лонгвуд-Фолс, чтобы она могла получить паспорт в Нью-Йорке. А потом они вместе улетят в Европу. Денег, лежащих на счету Мартина, вполне хватит, чтобы оплатить авиаперелет. Осенью ему исполнится двадцать один год, и тогда он сможет забрать все свое наследство целиком — этих денег им с Клэр хватит до конца жизни. В Европе Мартин сможет выучиться на шеф-повара, перепробует самые невероятные блюда, познакомится с кухней каждой страны, а Клэр начнет учиться на скульптора. Они видели впереди жизнь без границ и запретов.

— Есть еще кое-что, — сказала Клэр, когда они сидели в беседке и разрабатывали план. — Свадьба. Мы об этом ни разу толком не говорили.

Мартин посмотрел на нее, и в его глазах явно читалось удивление. Он мягко сказал, что они обязательно поженятся, но он не видит причин, по которым им стоит торопиться. Ему нравилась мысль о том, чтобы не связывать себя узами брака прямо сейчас, а сначала пожить жизнью, которая не соответствовала стандартам, принятым в современном ему обществе.

— Мы поженимся, когда решим где-нибудь осесть, — спокойно сказал он. — Как тебе такой вариант?

Клэр ответила, что звучит неплохо, но она чувствовала, как внутри нее начинает расти тревога. Словно посеянные матерью сомнения начинали пускать ростки. Тем не менее, Клэр очень хотела сбежать с Мартином в Европу — она всегда об этом мечтала, — но все равно боялась. Она не знала, сможет ли расстаться с родителями и сестрой. Сможет ли собрать их всех в маленькой гостиной и объявить о своих намерениях? Нет, поняла она, лучше просто уйти, оставив записку на кухонном столе, в которой она объяснит, что сделала, и попросит не беспокоиться за нее, хотя они, конечно, будут. Она уже не маленькая девочка, ей двадцать лет. Так откуда же взялось это чувство вины?

Наконец Клэр и Мартин расстались, чтобы на следующий день сесть на поезд до Нью-Йорка, а оттуда вечером улететь в Европу. После того, как они ушли из беседки, Мартин отправился к себе домой, на Вершину. Родителей его неожиданное появление изрядно удивило. Чтобы избежать скандала, он соврал, что уже сдал все экзамены накануне.

Мать поверила его словам, долетевшим до нее сквозь алкогольный туман, а отец только поднял брови и ничего не сказал. Но поздно вечером, когда Мартин сидел в своей спальне, он услышал тяжелые шаги по покрытой ковром лестнице. Он поднял голову и увидел отца, переступившего порог бывшей детской комнаты сына и теперь рассеянно разглядывавшего старые обои с джунглями и дикими животными, кубки, полученные в соревнованиях по плаванию и бейсболу и стоявшие в шкафу, — Мартину казалось, что все это часть чьего-то чужого, не его, детства.

— Так как прошли экзамены? — спросил Эш Рейфил.

— Неплохо, — быстро ответил Мартин.

— Рад слышать, — сказал отец. — Помню, как сложно это было. Часами сидеть в зале, склонившись над тетрадью, вокруг куча народу, все нервничают, слышно только, как карандаши скрипят по бумаге.

— Ну да, — отозвался Мартин, глядя в пол.

— Посмотри на меня, Мартин, — потребовал отец, и тот поднял глаза. — Ты патологический врун, — спокойно сказал Эш Рейфил. — Но думаю, твоя девчонка совсем не против. Это прекрасно сочетается с ее собственными пороками. Какое ей дело до того, что ты бросил колледж накануне последних экзаменов, что ты начала лгать, чтобы удовлетворить свои мелкие потребности! Думаю, все, что ее волнует, — это деньги. Что ж, как говорится, снимаю шляпу.