Набоб - Ирэн Фрэн Страница 13

Угрюм задул свечу. Единственное, что его пока удерживает — именно из-за этого он все еще делит ложе с Жанной Карвальо, — это недостаток денег, чтобы завоевать свою страну изобилия, чтобы подкупить людей, прежде чем пуститься с ними в пустыни или джунгли, чтобы набрать сипаев, чтобы соблазнять царьков, чтобы заказать новые пушки, чтобы купить десяток хороших слонов. Надо встать и, как в предыдущие ночи, пойти поискать, где Карвальо хранит рупии и бриллианты. Тут он подумал о подвале, который часто и понапрасну обшаривал, и вспомнил о запертом там матросике. Славный парнишка, с хорошо развитыми мышцами и весь прямо огонь. Пройдет пара лет, и он, может быть, станет грозным завоевателем. Но сейчас он еще нескладный дурень, разнузданный, глупый щенок. Надо наставить его на путь истинный, приучить к хитрости, к дисциплине. Заставить его страдать, чтобы он привык ко злу. Он отведет его к своим новобранцам. А утром отдаст на суд своего закона. Угрюм стал размышлять о средствах, которые помогут разговорить этого многообещающего, но чересчур молчаливого новичка. Он долгое время колебался между раскаленной добела кочергой и плетью, вымоченной в воде с перцем и лимонным соком, и, решив положиться на настроение момента, позволил себе три часа сна, по прошествии которых проснулся в точно назначенное себе время.

Рассвет еще не наступил, когда Мадек оказался полностью во власти Угрюма.

* * *

— Когда мы отправимся? — спросил Мадек, когда Угрюм развязал ему кисти рук.

— Ишь заторопился! Воевать уметь надо.

— Я умею!

— Еще рано, рано…

Глаза Мадека лихорадочно заблестели, как тогда, когда боль заставила его говорить. Он ненавидел этого человека; но при этом пошел бы за ним куда угодно. С той минуты, как он сломался под пыткой, между ними установилось нечто вроде странного союза, тайное и необъяснимое взаимопонимание; этот человек победил его, он пробудил в нем нечто дремавшее: жажду странствий, жажду происшествий в пути, жажду войны, жажду приключений. Сегодня утром, когда Мадек это понял, детство окончательно покинуло его.

— У тебя правда нет мест в кавалерии? — отважился спросить он.

Вместо ответа Угрюм снова взял лежавшую на углях кочергу и помахал ею перед носом Мадека. Тот отступил на шаг. Угрюм разразился своим жестоким, громким, хриплым смехом, эхом отдававшимся в подвале.

— Так когда же? — пробормотал Мадек. — Когда же?

Угрюм отложил кочергу.

— Через пятнадцать дней. В полночь. Жди в таверне «Бездомная Мария», это рядом с портом. А вот тебе на жизнь до тех пор. — Он вынул из кармана кошель с рупиями. — И помалкивай! Не забывай, что ты удрал с флота. Не доверяй никому.

Левой рукой Угрюм, как вчера, сдавил ему горло. Мадек едва дышал. Угрюм опять рассмеялся, чуть тише на этот раз, как если бы шутка ему надоела, и, отпустив мальчишку, показал на дверь.

Угрюм отвернулся. Мадек попытался еще раз взглянуть ему в лицо, ища хоть какой-то поддержки, улыбки, может быть. Но тот не шевельнулся.

— Проваливай!

Сжимаясь от боли, Мадек поплелся вверх по лестнице. Его подошвы, к которым Угрюм дважды приложил кочергу, горели. Идти было больно, он почти хромал. Он проковылял через белый зал, потом через вестибюль и пришел в себя, только выйдя во двор.

Наступил рассвет, голубой и уже жаркий, как все рассветы в Индии. В углу сада, рядом с тем местом, где они отчаянно боролись накануне, заспанные слуги перебирали зерно. Они взглянули на него с безразличным видом. Ворота были открыты. Мадек поспешил выйти на улицу, добежал до широкой дороги, остановился у пальмы и долго не мог отдышаться. Боль была жуткой. Наконец он совладал с собой и вдруг вспомнил о пистолетах, которые потерял во время драки. Они остались где-то в саду. Теперь, после того как Угрюм отпустил его, страх потихоньку отступал. В нем даже поднимался дух противоречия. Он решил сейчас же вернуться и уже хотел было войти в сад, когда вдруг на втором этаже, на террасе, увидел силуэт Угрюма. Он только сейчас понял, каких огромных, почти чудовищных размеров этот человек. Мадеку показалось, что он опять слышит его смех, и он со всех ног бросился наутек.

На углу улицы он остановился. Он был один. Один и как будто под хмельком. Он долго вдыхал аромат жасмина и ветивера, поднимавшийся из ближних садов; к этим запахам примешивался запах кари. «Аромат Индии», — подумал он и почувствовал, как в душе рождается что-то вроде поэтического настроения. Это длилось недолго. Мадек никак не мог выбрать между страхом перед Угрюмом и мечтой об Индии. В конце концов он решил отложить на будущее свои мечты о приключениях, что несомненно свидетельствовало о здравом смысле, и пошел тратить рупии в первый же подвернувшийся публичный дом.

* * *

Угрюм стоял на террасе лицом к восходящему солнцу и улыбался. Потому что он только что без предупреждения приоткрыл дверь в будуар Жанны и увидел, как она прячет бриллианты в тайник, который он искал уже несколько месяцев: оказалось, что это маленький инкрустированный слоновой костью сундучок, искусно замаскированный среди настенных украшений подле флаконов с розовой водой и баночек с пудрой.

Итак, стоит ему захотеть, и он станет обладателем всех драгоценностей, которыми Та Самая Карвальо торгует во имя увеличения своего богатства и во имя гибели высокомерных правителей Пондишери. Его удивило, что сундучок такой маленький. Но все равно. Он будет терпеливо ждать; однажды, вернувшись из экспедиции, он как-нибудь явится к ней, усыпит ее подозрительность, проверит, не увеличился ли клад. Ждать придется месяцев шесть — восемь. Не больше. На севере можно многого добиться.

Пора было возвращаться к Жанне. «Шесть — восемь месяцев», — повторил он про себя и вспомнил о маленьком матросике. За такое время из него не сделаешь настоящего воина. Тем хуже. Его можно будет бросить. Одним человеком больше, одним меньше… И кто знает, может быть, судьба когда-нибудь вновь приведет его к Угрюму. Гигант остановился возле комнаты Жанны и прислушался к звукам, доносившимся из соседней комнаты, где жила жеманница, не пожелавшая иметь с ним дела.

Он пожал плечами, потоптался перед дверью Той Самой Карвальо, постарался выразить на своем лице нежность и постучал.

* * *

Две недели, отделявшие Мадека от дезертирства, то есть две недели перед отплытием корабля, он слонялся по порту. Пока он гнал от себя мысли о бегстве. Угрюм оказался щедрым. Денег, которые он дал, хватило с избытком и на арак, и на дюжину продажных юбок и сари. Однажды Боженька и Визаж встретили Мадека, когда он возвращался из притона, и подивились переменам, произошедшим с их товарищем.

Вместо ответа на их вопросы Мадек подтолкнул им навстречу шедшую рядом с ним баядерку.

— Видать, выиграл по-крупному, — проворчал Боженька и, довольный, принялся ощупывать нежданный подарок. На том и успокоились.

На самом деле Мадек все никак не мог принять решение. Он мог остаться в Индии, заплатив за это дезертирством. Разве жизнь матроса в иерархической системе французского флота чего-нибудь стоит? А как же вопрос чести? Он долго колебался и все-таки вернулся на борт «Герцога Бургундского». Корабль должен был отплыть на следующий день на рассвете. А Мадека ждал Угрюм… В темноте он быстро собрал все, что ему было нужно: две рубашки, штаны, — их он положит себе на голову, когда поплывет, — и веревку, чтобы спуститься с борта. Притаившись в темноте и глядя на тусклые огни Пондишери, он снова и снова спрашивал себя, почему в последний момент пошел за товарищами на судно. Боялся окончательно порвать с прошлым? Но ведь оба раза, покидая Бретань, он чувствовал, что обретает свободу. Но эйфория проходила через несколько часов плавания. Однако именно такие моменты разжигали его мечты о том, чтобы в мире объявилось десять тысяч Китаев и миллион Америк, и тогда можно будет вновь и вновь утолять жажду новых впечатлений. Правда, на этот раз речь шла о полном разрыве. О разлуке без надежды на возвращение. Отныне невидимая нить морского пути уже не будет связывать его с прошлой жизнью, с Кемпером, с его болотами, льняными полями, вкусным сливочным маслом и вечерним колокольным звоном.