Лепестки на воде - Кэтлин Вудивисс Страница 13

Гейдж повел девушку за собой, обгоняя людей и обходя штабеля грузов. Он двигался стремительными, широкими шагами. Похоже, этот человек не терял времени и терпеть не мог праздности, разумно распоряжаясь своей силой и энергией. Торопясь оказаться дома до начала дождя, он не замечал, что служанка шла еле-еле.

Длительное пребывание в трюме оказалось слишком изнурительным для Шимейн, и теперь она не поспевала за новым хозяином. Еще до того, как они достигли конца причала, ноги ее начали дрожать и подкашиваться. Заметив, что перед глазами стали вспыхивать яркие пятна, а контуры предметов расплылись, словно в дымке, Шимейн сбавила шаг и робко попросила хозяина дать ей передохнуть. Высвободив руку, она добрела до ближайшего столба и в изнеможении прислонилась к нему.

Гейдж заметил, как девушка закрыла рот дрожащей рукой, увидел, какая мертвенная бледность залила ее лицо, и понял, что притворство тут ни при чем. Опасаясь обморока, он подошел поближе.

— Вам нездоровится?

С трудом сохраняя равновесие, Шимейн осторожно подняла глаза и обнаружила, что ее новый хозяин стоит совсем рядом. К горлу Шимейн подступила дурнота.

— Позвольте мне перевести дух, — сдавленным шепотом взмолилась она. — Вскоре мне станет лучше. Это просто минутная слабость, уверяю вас.

Присмотревшись, Гейдж наконец понял, в чем дело. Впалые щеки Шимейн и дрожащие худые руки свидетельствовали о слабости, вызванной длительным постом.

— Когда вы ели в последний раз?

Шимейн напряглась, чтобы устоять под порывами ледяного ветра, отнимающего у нее последние силы.

— Мне дали корку хлеба и затхлой воды четыре дня назад, когда заперли меня в трюме… — Она пошатнулась, ощущая, как бессилие окончательно завладевает ею, но когда Гейдж протянул руку и поддержал ее предплечье, Шимейн резко отпрянула и с трудом выпрямилась.

— По правде говоря, сэр… — Она сглотнула, борясь с тошнотой, и тихо пробормотала: — Я так изголодалась… Боюсь, я близка к обмороку.

Гейдж окликнул проходящего мимо торговца и, купив у него несколько пшеничных лепешек, предложил одну новой служанке:

— Пожалуй, это лекарство поможет.

Шимейн схватила лепешку и начала жадно откусывать, едва не давясь ею. Сгорая от стыда за собственное неподобающее поведение, она не поднимала глаз на мужчину, высокая, широкоплечая фигура которого заслоняла ее от взглядов уличных зевак. Проглотив последние крошки и прерывисто вздохнув, Шимейн смущенно взглянула ему в глаза:

— Мне повезло гораздо больше, чем другим узникам, сэр. Многие из них умерли от голода — точнее, тридцать один человек.

Гейдж вспомнил расплывшиеся туши капитана Фитча и его супруги и переполнился яростью, поняв, что они жирели, а каторжники умирали от голода.

— Я не раз слышал о том, что каторжники на кораблях вроде «Гордости Лондона» вынуждены терпеть лишения, — задумчиво произнес он. — Сам я приплыл сюда как пассажир торгового судна несколько лет назад и считаю, что мне посчастливилось в отличие от многих колонистов.

Шимейн невольно скрестила руки на животе, услышав гулкое урчание.

— Я благодарна уже за то, что осталась в живых, сэр, ведь временами я всерьез сомневалась, что выживу.

Гейдж протянул ей еще одну лепешку и терпеливо дождался, когда Шимейн расправится с ней, на сей раз не забывая о хороших манерах. Наконец доев все лепешки, она ощутила жажду. Похоже, новый хозяин читал ее мысли, поскольку подозвал старика торговца и купил у него стакан сидра.

Только теперь, когда голод и жажда на время утихли, Шимейн поняла, что они с Гейджем привлекают всеобщее внимание. Кое-кто из жителей городка останавливался поодаль, в изумлении разинув рот, а другие, напротив, отводили взгляд и торопились пройти мимо. Некоторые подступали поближе, чтобы лучше разглядеть невиданное зрелище. Горстка английских солдат, стоящих неподалеку, гоготала, нагло рассматривая Шимейн.

Шимейн представляла, что думают или говорят эти люди — босая, в лохмотьях, с растрепанными волосами, она походила на язычницу. Однако Шимейн сразу заметила: разглядывая ее, горожане время от времени посматривали и на ее спутника, словно гадая, что за человек сопровождает эту дикарку. Лица прохожих отражали изумление в тот же миг, как они узнавали Гейджа Торнтона. Как и супружеские пары, встретившиеся Гейджу на пристани возле «Гордости Лондона», эти прохожие вдруг прибавляли шагу, торопясь скрыться, прежде чем их коснется угрюмый взгляд Гейджа.

Гейдж сухо поприветствовал нескольких знакомых мужчин, но те мгновенно отводили глаза и, не оглядываясь, спешили по своим делам. Гейдж взглянул на Шимейн.. Его ничуть не удивляло внимание мужчин к ней: только слепой не увидел бы красоту этой девушки, несмотря на слой грязи и лохмотья. Шимейн была так же изящно сложена, как покойная жена Гейджа, но на этом сходство заканчивалось. По сравнению с Викторией Шимейн казалась яркой бабочкой, была ниже ее на несколько дюймов, миниатюрнее и вместе с тем наделена более пышными формами.

— Шимейн О'Хирн… — задумчиво пробормотал Гейдж, не замечая вопросительного взгляда его спутницы.

— В чем дело, сэр?

Гейдж, так и не сумев найти правдоподобного объяснения своему пристальному взгляду, проронил:

— Стало быть, вы ирландка?

Изумрудные глаза вспыхнули во внезапном негодовании. Так вот оно что! Шимейн усмехнулась. Значит, Гейдж Торнтон ничем не отличается от остальных англичан, которым ненавистны ирландцы. Гордо вскинув подбородок, она запальчиво заявила: — Да, сэр, моя фамилия — О'Хирн! Шимейн-Патрисия О'Хирн! Дочь Шеймаса-Патрика и Камиллы. О'Хирн! Наполовину ирландка, сэр, наполовину англичанка, если для вас, колонистов, это имеет значение!

Гейдж в изумлении поднял темные брови. Своим безобидным замечанием Гейдж воспламенил вспыльчивый нрав девушки, о котором его предупреждали.

— Быть ирландцем, англичанином или и тем и другим — не преступление, Шимейн, — ответил он, стремясь развеять ее подозрения и недовольство. — Я бы хотел узнать другое: Энни сказала, что вы — леди, и хотя я вижу тому свидетельства, не могу не удивляться, как вы очутились на плавучей тюрьме.

Гнев Шимейн быстро угас, но она не сразу нашлась с ответом. Тысячи раз она пыталась убедить в своей невиновности Неда; ее похитителя, мрачных судей, тюремщиков, но никто не внял ее слезным мольбам. В конце концов Шимейн заподозрила, что все эти люди подкуплены. Вот и сейчас она сомневалась, что незнакомец поверит ей.

— Я никого не убивала, мистер Торнтон, если это вас тревожит.

— Такое мне и в голову не приходило, Шимейн.

Он не сводил с нее взгляда и, по-видимому, ждал подробного разъяснения, не желая удовлетворяться кратким ответом. Тяжело вздохнув, Шимейн нехотя начала свою печальную повесть.

— Восемь месяцев назад я имела честь, или, скорее, несчастье, быть помолвленной с маркизом дю Мерсером из Лондона. В отличие от самого Мориса его бабушка Эдит дю Мерсер не пожелала проявить снисходительность к моему недостаточно аристократическому происхождению. Подозреваю, именно Эдит или кто-нибудь из ее доверенных слуг нанял ловца воров, который похитил меня из дома, пока родители находились в отъезде. В то время за мной присматривали только слуги и тетушка, о чем хорошо знала Эдит. Все произошедшее показалось мне отчаянной попыткой помешать внуку взять меня в жены. Морис был тверд в своем решении, и, возможно, Эдит не нашла другого способа переубедить его. После ареста меня обвинили в воровстве и приговорили к тюремному заключению. После неоднократных, но неудачных попыток уговорить кого-нибудь сообщить о случившемся моим родителям или тете, я поняла: вряд ли мои родные узнают, где я нахожусь. Даже если бы у меня были деньги, чтобы подкупить тюремщиков и попросить их передать весточку моим близким, никто из них не ушел бы дальше ближайшей пивной. Чтобы избежать насилия, а может, и смерти в Ньюгейте, я внесла свое имя в длинный список узников, согласившихся стать рабами и отправиться сюда, в колонию.