Восхитительный куш - Полина Федорова Страница 13

— Если я тебе не нужна, зачем ты меня мучаешь? — тихо спросила она, и в ее взгляде он прочел затаенную обиду.

— Один раз я уже совершил опрометчивый шаг и причинил тебе боль, не хочу, чтобы это случилось вновь.

— Ты причиняешь мне боль, отвергая меня.

— Это другое. Ты прекрасна, богата, знатна. — Иван не удержался и провел рукой по золотым спутанным волосам Александры. — После развода ты сможешь составить прекрасную партию. А я — обычный армейский майор с небольшим жалованьем, не родовитый, с единственным имением, да и то выигранным в карты. — Он вздохнул и, чтобы еще раз не искушать судьбу, закинул руки за голову. — Если ты станешь моей, я тебя никому не отдам и, возможно, этим погублю твое будущее.

Александра вскочила с кровати и заметалась по комнате, невнятно бормоча: «Будущее с подмоченной репутацией… болван… в благородство играет… бедный, бедный, а от гордыни распирает… чертов остолоп…» Потом ее взгляд наткнулся на фигурку собачки из саксонского фарфору, что горделиво стояла на бюро. Александра подлетела к бюро, схватила статуэтку и что было силы грохнула об изразцы старой голландской печи. Словно в ответ на звон разбитого фарфора в коридоре послышалось приближающееся тявканье, в дверь робко постучали, и приглушенный басок Нениллы произнес:

— Чего желаете, ваше сиятельство?

— Веревки и мыла!

— Это еще зачем, барыня? — встревоженно просунулась в открывшуюся дверь голова Нениллы.

— Ивана Федоровича удавить.

— А‑а‑а… Как прикажете, — покорно ответила служанка, обшаривая взглядом будуар в поисках приговоренного к смертной казни Тауберга. Всей персоны Ивана Федоровича ей обнаружить не удалось, но зоркий взгляд приметил на видневшемся из‑за ширмы крае княгининой постели пару внушительного размера сапог.

— Ладили, ладили, да, видать, не поладили, — пробормотала она себе под нос, оттесняя от дверей поскуливающую Матильду. — Пойдем отсель, ладушка, а то опять ентот медведище тебя помнет.

Когда Иван поднялся с постели, ему показалось, что перины под ним издали разочарованный вздох. Александра сидела у зеркала‑псише и в его отражении наблюдала, как Иван неторопливо натягивает на широкие плечи нелепый малиновый кафтан.

— Иван Федорович, давайте помиримся, — спокойным и умиротворенным тоном предложила Александра.

— С превеликим удовольствием, сударыня, — ответил Тауберг, уже начавший привыкать к подобным эскападам княгини. — Но ежели каждая наша беседа будет сопровождаться подобной бомбардировкой, скоро в моем доме не останется ни одного способного разбиться предмета.

— Я была несдержанна, простите. Полагаю, вам понятны мотивы моего негодования. Другая женщина, не такая мягкосердечная, как я, разбила бы статуэтку о вашу голову, а не о печь.

— Покорнейше благодарю, — усмехнулся Иван, — за проявленное милосердие. И все же мне хотелось бы узнать подробности вашего пребывания на маскараде у Всеволожских.

— Как вы упрямы, — вздохнула княгиня. — Но будь по‑вашему, иначе мы опять поссоримся. На маскараде у Всеволожских с галереи я с Нениллой видела все ваши передвижения вокруг невесты князя Сергея. А потом мне стало любопытно, и я последовала за вашей компанией до церкви. Вот и все. И не будем об этом больше говорить, — быстро произнесла Александра, увидев, что Тауберг уже открыл рот, чтобы разразиться обвинительной речью, — потому что я и так знаю, что вы скажете. Прошу вас, — почти умоляюще взглянула она на Ивана, — оставим этот разговор. Уже поздно, и мы оба устали.

Будто подтверждая ее слова, откуда‑то из глубины дома донесся мерный бой часов. Они вслушивались в глухие удары курантов, глядя друг другу в глаза, понимая, что начался отсчет какой‑то новой, им обоим еще неведомой жизни и ощущая холодок предвкушения и неясной тревоги.