Навеки моя - Шарлин Рэддон Страница 13

Ее плечи слегка приподнялись, когда она сделала глубокий вдох, холодное стекло затуманилось от ее дыхания. Крупными буквами, как ребенок, она написала на нем свое имя, а затем приостановилась, изучая свою работу. Снова ее пальчик задвигался по затуманенному стеклу, выводя на этот раз четыре буквы: п-а-п-а. Папа. Головка ее наклонилась вперед, пока не уперлась в стекло. Осторожным, любовным движением она положила руку поверх двух слов. Ему пришлось напрячь слух, чтобы расслышать, как она потерянно прошептала: «О, папа, что со мной будет без тебя?»

Не думая о том, что он делает, Бартоломью пересек комнату. Он забыл то, что ему до этого выговаривал Неемия. Он забыл о Хестер и правилах приличия. Он видел только Эри и знал, что нужен ей. Когда он протянул руку, чтобы коснуться ее, она отпрыгнула и развернулась кругом, с тревогой глядя на него влажными глазами раненого животного.

– Я… я думала, все уже спят, – сказала она.

– Я выходил проверить лошадей. Я не хотел напугать вас, – его рука на секунду сжала ее плечо. – Вы плакали.

– Нет! – она выпрямила стан и подняла голову. – Я просто вспоминала своего отца и думала о том, насыпал ли кто-нибудь птичий корм в кормушки у нас дома.

– Вы потеряли отца?

На одну-единственную секунду ее голова наклонилась, затем она с усилием подняла ее вновь.

– Я… да, две недели назад. Это было так внезапно. Я должна была носить траур, но мой отец взял с меня обещание, что я не буду этого делать. Да и потом, я выхожу замуж и… – ее голос сорвался, и она жалобно поглядела в окно.

– Именно поэтому вы и согласились выйти замуж за Причарда, из-за того, что вы теперь одиноки?

Она посмотрела на него на удивление сухими глазами, и на мгновение ему показалось, что в их голубой глубине он увидел страх. Но как может кто-либо столь общительный и полный оптимизма, как Эри Скотт, бояться чего-нибудь?

– А что в этом плохого? – спросила она.

– Нет, дело не в этом. Причард – достойный молодой человек. Но в Цинциннати, наверное, есть десятки молодых людей, которые бы хотели на вас жениться. Наверняка же у вас там были знакомые.

Его комплимент вызвал у нее слабую улыбку, и горечь начала исчезать у нее из глаз.

– Один или два, быть может, – это была ложь; ни один мужчина никогда не просил ее руки, но она не собиралась говорить ему об этом.

– Один или два? Тогда мужчины в Цинциннати не только слепы, но и глупы.

Ее щеки окрасились в нежный розовый цвет, как это бывает с небесами на восходе, и она быстро отвернулась к окну. Бартоломью поднял руку. Она нависла над ее головкой, он сгорал от желания нежно погладить ее рыжевато-коричневую гриву, затем его рука упала вдоль тела. Если бы он коснулся ее в это мгновение, то вряд ли сумел бы остановиться.

– Вы слишком добры, мистер Нун. Я не виню вас за то, что вы подвергаете сомнению мои побуждения, беспокоясь о своем племяннике. Уверяю вас, я собираюсь стать ему хорошей женой.

– Не сомневаюсь в этом, – видение запертой спальни Хестер возникло у него перед глазами одновременно с необъяснимым убеждением, что Эри никогда бы не поступила подобным образом. – Ему крупно повезло. По правде говоря, меня очень интересуют ваши побуждения – ведь требуется недюжинное мужество, чтобы пуститься в одиночку через всю страну, дабы вверить свою жизнь незнакомому человеку.

Его чувствительность заставила ее вновь вспомнить свои переживания. Как он может быть настолько проницателен, настолько точно разобраться в том, что у нее на уме? Она страстно захотела рассказать ему о своем страхе, спрятать лицо у него на груди и принять то утешение, которое он может ей предложить. Но это был бы выход из положения, достойный труса и несправедливый по отношению к Бартоломью, не говоря уже о его жене.

Глотая слезы, она повернулась спиной к окну и к тем мечтам, погрузиться в которые ее приглашала луна. Выдавленная улыбка была тоскливой, но ее голос был ровен.

– У меня ничего больше не осталось дома, мистер Нун, не считая одиночества. Здесь у меня, по крайней мере, есть возможность насладиться новым окружением и попытаться, – она подумала о своем радостном возбуждении несколько недель назад, когда она получила уведомление о том, что принята в Общество орнитологов Цинциннати, и ее голос дрогнул, но она гордо задрала подбородок и закончила, – попытаться добиться успеха в работе.

Бартоломью приподнял бровь, слушая ее. Ему раньше никогда не приходило в голову, что замужество для женщины может означать успешную карьеру. Эри Скотт определенно отличалась от тех женщин, которых он знал по Тилламуку и по Корваллису, где он проучился почти целый семестр в университете перед тем, как случившийся с отцом паралич вынудил его возвратиться на ферму. Он подумал о том свободном духе, который носился по студенческому городку и заставлял их ходить с лозунгами и обличать традиции, приковывавшие женщин к дому, домашнему хозяйству и мужу. Эри была умна и независима. Она не будет подчиняться никаким традициям, кроме собственных правил, и, тем не менее, он был уверен, что она никогда не станет насмехаться над убеждениями других людей или пытаться навязать им свой образ мыслей.

Великий Боже. Он знает ее всего один день и уже почти влюбился в нее.

Он предпринял стратегическое отступление.

– Я восхищен вашим оптимистическим взглядом на жизнь, мисс Скотт. Я уверен, что независимо от того, кто вы и что вы, вы найдете свое место в жизни и свое счастье. А теперь мне лучше позволить вам отправиться в постель. Меня ждут мальчики.

– Сначала, я полагаю, мне надо… ах… – щеки ее медленно порозовели. – Не могли бы вы показать мне?..

Бартоломью скрыл улыбку:

– То, что вам нужно, находится сзади за домом. Пойдемте, я покажу вам дорогу и заставлю Пудинга вести себя спокойно. Вам лучше надеть пальто, снаружи холодно.

Она взглянула на себя и ахнула, внезапно осознав, что стояла здесь и разговаривала с ним, одетая только в ночную сорочку. Она прикрыла руками грудь и взглянула на него, но он уже повернулся к ней спиной, направляясь в кухню, ничем не выказывая, будто между ними произошло что-либо неординарное. Эри запахнула свое пальто и последовала за ним.

Когда она сделала, что хотела, и вышла к нему, он проводил ее обратно в гостиную, пожелал ей спокойной ночи, прикрутил лампу и растворился в изобилующем темными уголками холле.

Эри уютно устроилась под теплым стеганым одеялом и спросила себя, что имела в виду Эффи, когда говорила, что мистер Монтир – неподходящий материал для мужа. Увлечение бейсболом вряд ли можно считать веской причиной для того, чтобы презрительно отзываться о мужчине как о муже. Она надеялась, что он будет нежным и чутким, как его дядя. У Бартоломью Нуна были самые сострадательные глаза, которые она когда-либо видела. Глаза, такие же темные, как крепкий греческий кофе, который ее мать варила по праздникам, сладкие, как мед, и полные тайны.