Пробежать под радугой - Сандра Мэй Страница 13

Девушка кивнула и отвернулась. Потом повернулась и сказала сердито и как-то… отчаянно:

— Если я соглашусь, мы ведь еще увидимся в Англии. В смысле, в Шотландии?

Алан в непонятном волнении подался вперед:

— Вам бы этого хотелось?

— Ой, только не воображайте невесть что! Да! Хотелось бы! Я к вам привыкла. Я к вам привязалась. Я буду без вас скучать. Кроме того, меня волнует ваше биополе.

— Вы и это умеете чинить?

— Смейтесь, смейтесь. На самом деле на плохое биополе надо воздействовать хорошим.

— Вашим, например.

— Опять смеетесь?

— Вовсе нет. Уже несколько дней со мной ничего не происходит. Не взрывается, не ломается, не падает с неба…

В этот момент над ними в переплетении ветвей что-то недовольно каркнуло, и на плече Алана немедленно расцвела белая известковая клякса. Франческа не удержалась и прыснула. Алан тоже улыбнулся.

— Это не в счет. К тому же это хорошая примета. Много денег, или еще что-то в этом роде. На самом деле со мной не происходит ничего серьезного. Думаю, что это благодаря вам.

— Вы меня вогнали в краску. Идемте обедать. Насчет вашего предложения обещаю подумать.

Она думала весь день и весь вечер, а потом еще и половину ночи, вертясь в постели. Одновременно с раздумьями пришли воспоминания.

Школа не оставила по себе никаких ощущений. Ни горечи, ни радости. Франческа просто не успела сойтись со своими учениками поближе.

Ночная няня в детском саду — это была настоящая коррида! Она подрабатывала во время учебы, с утра ходила на лекции, днем посещала семинары, а к вечеру мчалась в хорошенький пряничный домик на окраине Парижа — и тут начиналось…

“Вам не придется ничего особенного делать, моя милая. Детки у нас все послушные, приучены к горшку и спят как ангелы. Вы просто присматривайте вполглаза”.

Директриса излучала любовь к детям каждой клеточкой своего тела. Тела было много, без малого центнер, и очень скоро Франческа заподозрила, что послушание детей было вызвано элементарным опасением разозлить такую большую тетю. Ну а Франческа — это совсем другое дело. Ее бояться нечего.

Шестнадцать ангелов укладывались в хорошенькие беленькие кроватки, шестнадцать ночничков в форме смеющегося полумесяца с крючковатым носом загорались теплым желтеньким светом, шестнадцать ангельских голосов желали директрисе и Франческе доброй ночи. Потом ночная няня уходила провожать начальницу и запирать двери, возвращалась минут через пятнадцать-двадцать, и тут…

Пять ангелов уже сидели на горшках, трое только собирались какать, еще двое — писать. Оставшиеся категорически заявляли, что нипочем не сядут на глупый горшок. Никогда. Потом, во время постепенного выноса Франческой горшков, начинали поступать другие предложения и претензии.

— Ивонна украла у Лулу леденец.

— Мамочка обещала забрать Жанно, но не пришла, и он плачет под одеялом.

— Мишель подсматривает за девочками на горшке.

— Нана говорит неприличные слова на “ж”, “г” и “б”.

— Сайд сел на горшок Люка.

— Сюзи и Арно ездят на горшках по комнате.

— А можно вообще не спать?

— Почему у месяца глупое лицо?

— Почему мальчики писают стоя?

— А почему девочки — сидя?

— А тогда зачем мальчикам горшки?

— Тетя Франческа расскажет сказку про…

— Кота в Сапогах!

— Кот в Сапогах глупый, про Дюймовочку.

— Дюймовочка твоя глупая! Про войну!

— Про войну сказков не бывает! Про фею!

Охрипшая Франческа кое-как утихомиривала бушующий океан из шестнадцати ангелов и начинала рассказывать про фей, котов в сапогах и войну одновременно. На некоторое время в спальне воцарялась благоговейная тишина, потом из разных углов раздавалось мерное сопение, и когда Франческа была уже почти уверена, что все заснули…

— А Нана ковыряет пальцем в носе…

— Я хочу писать.

— Она в носе у Люка ковыряет…

— Я какать хочу.

— Ой, мне страшно! Белая Дама выглянула из зеркала!

Белой Дамой всех пугала Кло — пятилетний клоп с кудрями цвета красного золота и душой иезуита. Она была самой старшей в группе, сама никаких Белых Дам не боялась, но прекрасно знала, как напугать других.

Наконец усталость брала свое, и ангелы засыпали. Франческа, косая от усталости, выползала в соседнюю комнатку, где стояла ее кушетка, устанавливала на дверной ручке пустую жестянку из-под лимонада (был случай, когда вся младшая группа отправилась встречать рассвет мимо крепко спящей ночной няни. Тогда Франческа чуть не поседела), падала на кровать и засыпала. В половине шестого и далее ее ждали подъем, пришедшие на смену воспитатели, сонное метро, просыпающееся общежитие, холодный душ, беспорядочно запихнутые в сумку тетради и книги — начинался учебный день. Лекции она высиживала с трудом, клюя носом и стараясь не упустить нить повествования, а вот на семинарах приходилось туго. Собственно, именно проблемы с учебой стали причиной ее увольнения из детского сада, потому что работа ей страшно нравилась. Они были такие смешные, эти ангелы.

Любовь к детям толкнула ее и в дом мсье Анри. Пять лет, вполне ангельский возраст, как правило.

Кто же знал, что из всех правил бывают исключения.

Близнецы мсье Анри, Жюль и Жак, были исчадиями ада. Оба толстые, белобрысые, с маленькими пронзительными синими глазками, манерами юных поросят и гонором римских цезарей.

Первое взаимное разочарование у них наступило на прогулке, когда Франческа вознамерилась взять мальчишек за руку и перевести через дорогу. Жюль гневно и презрительно вырвал у нее руку, Жак, более трусоватый, просто спрятал руку за спину. Франческа проявила настойчивость и решительность, в результате чего перешла дорогу, держа за шкирку двух визжащих, отчаянно брыкающихся и сквернословящих дьяволят. Оказавшись на твердой земле, они принялись кататься и сучить ножками, а потом Жюль грозно пообещал все рассказать папе.

Франческа совершенно не обратила на угрозу внимания, с грехом пополам догуляла с близнецами, но вечером была вызвана на ковер к грозному папе Анри.

Толстый молодой человек в золотых очках, пухлые щечки, тройной подбородок, пузцо, безупречный костюм, редкие волосики тщательно зачесаны набок. Мсье Анри холодно известил Франческу, что его дети являются наследниками громадной финансовой империи, до сего момента их воспитывали так, чтобы развить их индивидуальность, и дело Франчески — учить их и смотреть за ними, а не ограничивать их свободу.

Франческа выслушала это все, кивнула, повернулась и ушла. Еще неделю она выдержала просто из жадности — уж больно заманчивым казалось ей жалованье даже за один месяц.