Королек - птичка певчая - Решад Нури Гюнтекин Страница 13

Однажды мы опять возвращались с прогулки.

Мишель в тот день почему-то не ходила с нами. Она встретиламеня у ворот, схватила за руку и стремительно потащила в глубь сада.

— У меня для тебя новость, — сказала она. —Она тебя обрадует и огорчит.

Лицо мое выразило недоумение.

— Сегодня в пансион приходил твой блондин-кузен.

Я была поражена.

— Разумеется, он хотел повидаться с тобой. Ах, если б иты осталась!..

Я не могла поверить. Разве Кямран пришел бы в пансион, небудь на то какой-нибудь важной причины? Наверное, Мишель ошиблась.

Однако я не высказала Мишель этих сомнений и, сделав вид,будто верю, сказала:

— Что же, вполне естественно. Молодой человек пришелповидать девушку, за которой ухаживает.

— Как, наверное, досадно, что тебя не было, да?

— Разумеется.

Мишель погладила меня по щеке.

— Но ведь он опять придет, раз любит…

— Несомненно.

В тот же вечер сестра Матильда вызвала меня и передала дверазрисованные коробки конфет, перевязанные серебряной тесьмой.

— Это принес твой кузен, — сказала она.

Я не любила сестру Матильду, но в эту минуту с трудомудержала себя, чтобы не броситься ей на шею и не расцеловать в обе щеки.

Значит, Мишель не ошиблась: Кямран действительно приходил впансион. Если среди воспитанниц еще и оставались такие, которые сомневались вдостоверности моей сказки, то теперь, увидев эти две коробки, они должны былиподумать иначе. Как чудесно!..

В одной коробке были разноцветные конфеты с ликером, в другой— шоколад в позолоченных бумажках. Случись это полгода назад, я утаила бысладости даже от самых близких подруг. Но в этот вечер, когда мы готовили вклассе уроки, мои коробки ходили по рукам. Каждая девочка брала одну, две илитри конфетки, кому сколько совесть позволяла.

Некоторые девочки издали делали мне многозначительные знаки.Я же, изображая смущение, отворачивалась в сторону, улыбалась. Как чудесно!..

Возвращая мне назад коробки, в которых, к сожалению, ужевиднелось позолоченное дно, Мишель зашептала:

— Феридэ, представь, будто эти конфеты преподнесли тебепо случаю обручения.

Моя сказка обошлась мне слишком дорого. Но что поделать?

Прошло три дня.

Шел урок географии. Я трудилась над цветной картой дляэкзаменов. Рисовать красками мне всегда было трудно; от неловкости я без концапутала краски, пачкала себе руки и губы.

И вот, когда я была занята этой мазней, вошла дочьпривратника и сказала, что в прихожей сидит мой кузен, который хочет менявидеть. Помню, я растерянно оглянулась по сторонам, обернулась квоспитательнице, не зная, как поступить.

— Ну, что ты ждешь, Феридэ, — сказала она. —Оставь карту на месте. Иди повидайся с гостем.

Оставить карту — нетрудно. Но с каким лицом я выйду кКямрану?

Девочка, рядом с которой я сидела, смеясь, протянула мнемаленькое зеркальце. На лицо, особенно на рот, страшно было смотреть. Науроках, где приходилось писать, я вечно совала ручку в рот, теперь же, во времярисования, мусолила кисть, поэтому губы мои пестрели желтыми, красными и дажефиолетовыми пятнами. Что предпринять? Оттереть платком, а тем более смыть водойс мылом — сейчас невозможно, только еще больше размажешь краски.

Дело было, конечно, не в Кямране. Ему я могла показаться влюбом виде. Но перед подругами, которые, узнав, кто пришел, уже ехиднопосмеивались, я должна была изображать влюбленную девицу или даже невесту. Ах,будь она неладна, вся эта комедия!

Проходя по коридору, я заглянула в зеркало. Боже мой, чтоделать? Будь я одна в эту минуту, здесь, перед дверью в прихожую, я никогда быне осмелилась туда войти. Но, увы, вокруг были посторонние, которые могли иначеистолковать мои действия.

Итак, делать нечего. Я с силой толкнула дверь и бурейвлетела в прихожую. Кямран стоял у окна. Подойти к нему сразу?.. Но тогда надочто-то делать — например, обменяться рукопожатием. А ведь так можно испачкатьчистенькие и нежные ручки кузена.

Я опять увидела на столе два пакета, перевязанные серебрянойтесьмой. Не трудно было догадаться, что они предназначались мне. У меня неоставалось иного выхода, как превратить все в очередной фарс, а раскрашенныеруки и губы объяснить обычным моим детским сумасбродством. Приподняв подолчерного передника, я сделала перед коробками самый изысканный, глубокийреверанс. Потом, предусмотрительно вытерев пальцы о подол, я послала коробкамнесколько воздушных поцелуев и утерла при этом лишний раз свои размалеванныегубы.

Кямран, улыбаясь, подошел ко мне. Я принялась егоблагодарить:

— Какая трогательная забота, Кямран-бей-эфенди… Хотяшоколад и конфеты с ликером являются в какой-то степени платой за мое молчание,однако меня уже мучают угрызения совести… В чем дело?.. Всего несколько днейназад вы приносили мне сладости. Очевидно, и в этих коробках я найду то жесамое. Поистине, невозможно описать их прелесть! По мере того как они тают ворту человека, тает и его сердце…

— На этот раз, — сказал Кямран, — вы увидитенечто более ценное, Феридэ.

С наигранным волнением и нетерпением я развязала пакет,который мне протянул Кямран. Там оказались две книги в позолоченных переплетах,наподобие детских сказок с картинками, какие дарят маленьким детям нарождество. Очевидно, кузен по какой-то непонятной для меня причине решилподшутить надо мной. Если он только ради этого решил сюда прийти, право, этоуже нехорошо.

Я не выдержала и дала ему нагоняй. Я говорила суровым тоном,который никак не вязался с моими размалеванными губами:

— За каждый из ваших подарков следует благодарить. Нопозвольте сделать небольшое замечание. Несколько лет тому назад вы былиребенком. Правда, всем своим важным и серьезным видом вы походили на взрослого,однако все-таки оставались ребенком, не так ли? Слава аллаху, вы мужаете скаждым годом, превращаясь в молодого человека, похожего на героя из романов скартинками. Но почему вы думаете, что я все это время должна топтаться наместе?

Кямран сделал большие глаза.

— Простите, Феридэ, я вас не понял.

— Тут нет ничего непонятного. Выходит, вы растете, а япо-прежнему остаюсь младенцем, читающим сказки из «Золотой библиотеки»,ребенком, которого никак не признают достойным обращения как с пятнадцатилетнейдевушкой?

Кямран все так же недоуменно смотрел на меня.