Старая сказка - Кейт Форсайт Страница 13

Я быстро оделась и запахнулась в тяжелую накидку. Нос мой превратился в сосульку. Руки посинели от холода. За занавеску ко мне заглянула сестра Эммануэль, нахмурилась и поманила меня за собой. Я поспешила присоединиться к ней, зная по опыту, что малейший признак неповиновения повлечет за собой очередное унизительное наказание.

Остальные послушницы уже выстроились в ряд, опустив голову и сунув руки в рукава, чтобы хоть немного согреться. Я быстро встала в строй, и мы дружно двинулись по коридору, а потом и вниз по полутемной лестнице в церковь. Тишину нарушало лишь шарканье ног по каменному полу да редкое щелканье костяшек четок. Повсюду царила мрачная и строгая темнота, и лишь лампа, висевшая в дальнем конце спальни, с трудом разгоняла полумрак. На мгновение она освещала по очереди каждую черную накидку и белую вуаль, прежде чем послушницы растворялись в темноте.

Мысли мои, как бывало всегда, обратились ко двору. Будь я сейчас в Версале, то наверняка пила бы шампанское и скользила по садам, озаряемым светом розовых бумажных фонариков, и слушая оркестр, проплывающий мимо в гондоле. Я бы опиралась на обтянутое атласом плечо мужчины и гремела костями в стаканчике, обещая ему капельку своей гасконской удачи. Может, я бы даже танцевала.

Очевидно, я вызвала неудовольствие короля, раз он изгнал меня в это унылое место. Не исключено, рождественские куплеты стали последней каплей, переполнившей чашу его терпения. Быть может, король уже давно разгневался на меня. Уж не оскорбила ли я его новеллой, которую написала прошлым летом о королеве Марго, первой супруге его деда, известной своим скандальным поведением? Она была опубликована под псевдонимом, но мне следовало бы знать, что Его Величество догадается о том, что ее написала я. Благодаря шпионам король знал все.

Я всегда восторгалась королевой Марго, впервые краем уха услышав о ней еще в Шато де Казенев, где родилась я сама, и где одно время жила и она. Пожалуй, было не слишком умно выбрать ее героиней одной из моих тайных историй. В конце концов именно она выставила деда короля, Генриха Наваррского, рогоносцем и дураком.

Но история была слишком хороша, чтобы я могла устоять перед искушением. У королевы Марго была масса любовников, включая, как уверяли некоторые, ее собственного брата Анри, который сам со временем должен был стать королем. Ее обвиняли в сексуальной ненасытности, убийствах и измене, и она оставляла за собой шлейф из разбитых сердец и скандалов везде, где появлялась. Говорили, что ее балы на рю де Сиен были такими шумными, что в Луврском дворце никто не мог уснуть.

В возрасте девятнадцати лет бедную Марго выдали замуж за Генриха Наваррского, гугенота по вероисповеданию, хотя, по слухам, она была страстно влюблена в Генриха де Гиза, главу одного из самых могущественных католических семейств во Франции. Она отказалась говорить «согласна» во время свадебной церемонии, так что ее брату, королю Карлу IX, пришлось обхватить ее голову обеими руками и наклонять вместо нее.

Шесть дней спустя, на праздник Святого Варфоломея, король Карл подписал приказ об убийстве тысяч гугенотов. Ходили упорные слухи, что сама свадьба была задумана для того, чтобы выманить в Париж благородных высокопоставленных гугенотов. Поговаривали, что мать Марго, Катерина де Медичи, уже умертвила Жанну Наваррскую, свекровь Марго, подарив ей отравленные перчатки, так что гибель еще каких-то пятидесяти тысяч инакомыслящих прошла незамеченной.

Впрочем, никто точно не знал, сколько гугенотов погибло. Герцог де Сюлли, избежавший смерти только потому, что нес под мышкой «Книгу Часов», [36]уверял, что цифра близка к семидесяти тысячам. Мой же дедушка говорил просто, что погибли все, кого он знал: его отец, брат, дядя, двоюродные братья и его слуги…

Марго спасла жизнь мужу, спрятав его в своей комнате и отказавшись впустить наемных убийц, среди которых находился и ее любовник, Генрих де Гиз. Тем не менее брак ее оказался несчастливым: обе стороны были повинны в супружеских изменах. Как часто случается в жизни, мужчины стремились сломить Марго. После бойни бедняжку Марго силой удерживал в Лувре ее брат, а впоследствии — после того как она восстала против мужа — Генрих держал ее под замком в нескольких замках, включая и тот, что принадлежал моей семье, в течение восемнадцати долгих лет. В конце концов брак их был аннулирован, и ей позволили поселиться в Париже и открыть литературный салон, в котором собирались поэты и философы, придворные и куртизанки.

Меня бесконечно восхищали ее смелость, ум и стремление остаться несломленной. Кроме того, история была чересчур уж захватывающей, чтобы можно было пройти мимо нее. Я собирала все байки и анекдоты о ней, которые смогла найти, штудировала собственные мемуары Марго, читая между строк, и в результате сочинила самую занимательную новеллу из всех, что когда-либо мне удавались. Опубликованная в шести томах в Париже и Амстердаме, тайная история ее жизни произвела фурор при дворе, к моему несказанному удивлению. Какое-то время все только и говорили, что о моем романе, а я изо всех сил старалась скрыть радость и гордость. Но мне следовало бы помнить слова, сказанные самой королевой Марго: «Чем незаметнее яд, тем он опаснее».

Король ничего не сказал, лишь улыбнулся безмятежной, непроницаемой улыбкой и продолжил свой день, как ни в чем не бывало. Встал с постели, помолился; неподвижно сидел, пока его брили и завивали; поднялся на ноги, когда первый камердинер передал королевскую сорочку главному камергеру, который подал ее дофину, тот вручил ее королю, и уже последний надел ее. Каждое мгновение дня Его Величества строго оговаривалось этикетом, даже час, в который он навещал своих фавориток и любимых собак, вплоть до отхода ко сну, когда первому камердинеру дозволялось расстегнуть подвязку на его правой ноге, а второму камердинеру — на левой. Вообще-то, заведенный порядок в монастыре не слишком отличался от установленного при дворе, разве что здесь это была молитва и работа, работа и молитва, преимущественно на коленях.

Я осторожно огляделась по сторонам. Вокруг меня виднелись лишь ряды черных спин, склонившихся перед позолоченной ракой, в которой должен был храниться кусочек кожи святого Варфоломея. Она сверкала в пламени сотен свечей, дрожавшем от сквозняков, которые хватали монахинь за лодыжки, подобно голодным крысам. Высоко над головой, в полумраке, в котором терялись каменные колонны, изящные арочные своды поддерживали куполообразный потолок. Мне стало интересно, каким это образом древние каменщики ухитрились построить столь внушительное сооружение. Ведь это же был настоящий вызов природе, и каменные своды в любой миг могли обрушиться на наши головы. Я вдруг ощутила себя маленькой и ничтожной, как муравей, под тяжестью нависающих каменных глыб. «В чем заключается глубинный смысл?» — спросила я себя. Все эти устремленные ввысь очертания, огромные витражные окна с разноцветьем ярких оттенков, негромкое бормотание молитв и ритуалов — неужели все это предназначено только для того, чтобы мы ощутили свою незначительность и ничтожность?