Моя безумная фантазия - Карен Рэнни Страница 13

Завтракали они в тишине, как, впрочем, всегда по утрам. Это была единственная трапеза, которой Сэмюел Моршем наслаждался по-настоящему, поскольку его жена редко вставала на заре.

Сесили верила, что Всевышнему интересна каждая мелочь их жизни, и во время молитвы рассказывала ему обо всем, до тех пор пока соус не остывал, а картошка не превращалась в лед. За завтраком царило блаженное молчание — только он и Джеймс ели горячую пищу.

Джеймс налегал на копченого угря и бекон, у него всегда был хороший аппетит. Жаль, что, несмотря на это, парень остается таким худощавым.

Сэмюел сделал большой глоток пива. Слава Богу, Сесили не решается досаждать ему разговорами на духовные темы в его собственном доме. Она немного помешалась на религии, особенно в последние три или четыре года. Она всегда была набожной, но теперь с ней стало трудно жить и он предпочитал избегать жену.

Он не мог выругаться, боясь, как бы она не схватила Библию и не нашла какой-нибудь непонятный кусок Священного писания, от которого у него завяли бы уши. Даже исполнение супружеских обязанностей стало в последнее время затруднительно. Бормотание о распутстве, о грехах плоти — слишком большая плата за сомнительное удовольствие участия в этой процедуре миссис Моршем. Он с большей радостью улегся бы в постель с опытной и милой Бетти из соседней деревни, а потом расплатился бы за измену, представ перед Создателем. Божественное наказание оказалось бы не таким суровым, как то, что могла придумать Сесили.

Он бросил взгляд на Джеймса. Волосы у него сильно выгорели на солнце и напомнили Сэмюелу о матери юноши. Он любил девушку со всей силой страсти, бушевавшей в молодой крови, но ей этого оказалось недостаточно. Ей хотелось болтаться по округе и наслаждаться положением жены баронета, несмотря на то что титул перешел к нему по наследству и не принес с собой никаких денег. Она устала от тяжелой работы на ферме и убежала с другим, но безвременно умерла от простуды в Чипсайде.

Странно, что он до сих пор горюет о ней. Он запомнил ее любовь и горячие поцелуи, а не то, что она сбежала, оставив его с двухлетним сыном.

Он помнил ночь, когда родился Джеймс. Роды оказались преждевременными, и Сэмюел боялся, что ребенок не выживет. Когда ему показали младенца, сморщенного и красного, только что покинувшего материнскую утробу, он не сказал ни слова, оставив свои подозрения при себе, хотя в мальчике не было ничего от Моршемов.

Он так никогда ничего и не спросил, до того дня, когда нашел ее при смерти в жалкой комнатушке в гостинице, полной грубых матросов. Она призналась, что любила его, но не могла все время оставаться с одним мужчиной. В ответ на его вопрос она только посмотрела ему в глаза и кивнула, подтвердив, что Джеймс незаконнорожденный.

В тот день он решил, что воспитает ее сына как своего собственного и что навеки похоронит правду. Поэтому, невзирая на то что в них не было ничего общего — ни жестов, ни желаний и мечтаний, ни надежд, которые могли бы связывать отца и сына, — Сэмюел Моршем сделал сына своей жены своим ребенком. Он гордился, что дал Джеймсу имя Моршемов.

Слишком поздно он понял, какую цену заплатил за это Джеймс.

Вторая жена нарожала ему дочерей, и никто не сомневался в его отцовстве. У всех девочек был нос Моршемов — у всех, за исключением Алисы. Но зато повадкой она удалась в отца и смеялась в точности, как он. И эту девочку он любил, как никого из своих детей.

Иногда Сэмюелу казалось, что он обречен любить женщин, которые бросают его навеки. Однажды Алиса ушла, и с тех пор от нее не было ни слуху ни духу. И похоже, только они с Джеймсом горевали о ней.

Еще когда Джеймс был маленьким, а Алиса и вовсе крошкой, между ними возникла особая связь Алиса очень долго не начинала говорить, потому что за нее разговаривал Джеймс.

«Она хочет печенье», — говорил он, когда она указывала на кухонный буфет, или: «Она хочет на ручки», — когда малышка поднимала ручонки над головой. Не было забавнее зрелища, когда мальчик поднимал Алису на руки, а она ногами обхватывала его за талию, а руками обнимала за шею. Казалось, нет на свете силы, которая может их разъединить.

Между Джеймсом и Алисой установились самые тесные в семье отношения. Они все время то смеялись, то шептались, сдвинув светлые головки, и шагу не могли ступить друг без друга.

После исчезновения Алисы Джеймс похудел, осунулся, улыбался одними губами — взгляд был словно обращен в себя.

— Значит, подъедешь ко мне на северный выгон? Сэмюел поднялся, подтянул брюки и надел куртку.

Еще один приятный момент по утрам — никаких замечаний о хороших манерах и подобающей одежде за столом. Джеймс кивнул, глядя в тарелку.

— На твоем месте я бы осмотрел переднюю ногу новой кобылы. Она, похоже, распухла.

— Хорошо.

Джеймс взглянул на Сэмюела и сразу же отвел глаза.

Сэмюел хотел что-нибудь сказать, разрядить обстановку. Но где найти верные слова? Что отец говорит сыну? Он промолчал. Будь они другими, он взял бы юношу за плечи, обнял, излил бы собственное горе. Он повернулся и пошел по дубовому паркету столовой к выходу, затем вниз, к задней двери на конюшню.

Наверное, он так никогда и не найдет нужных слов.

Вместо того чтобы спать, Арчер стоял у окна библиотеки и смотрел, как пробуждается с рассветом Сандерхерст. Он не смог отдохнуть после ночного путешествия из-за заявления этой Беннетт. И не находил душевного покоя. Впрочем, он не возлагал вину за это на свою невольную гостью. За последний год он отвык от многих радостей жизни.

Его женитьба на Алисе Моршем была обречена, и не смерть разлучила бы их. Склонности, характер, интересы — все сыграло свою роль в разделении того, что соединил Бог. Арчеру нужен был наследник. Его дядя не уставал напоминать ему об этом до самого своего смертного часа, до последнего вздоха, крепко держа племянника за руку и не сводя с него слезящихся глаз.

Алиса была второй дочерью в семье, милое создание с кудрявыми светлыми волосами, розовыми щеками, с маленьким, но великолепно очерченным ртом, напоминавшим сжатые губки ребенка. Хрупкая молодая женщина, фанатично преданная семье, очаровала Арчера своей застенчивостью. Она говорила тихо, почти шепотом, и ему приходилось наклоняться, чтобы услышать ее. Еще она имела привычку подносить к носу свою сумочку и то и дело вдыхать приятный запах лавандовой воды. Он окутывал Алису словно облако.

Он попытался заговорить с ней о книгах, но она заявила, что от чтения у нее болят глаза. Она не любила театр, утверждая, что он нагоняет на нее скуку либо тоску, однако любила музыкальные комедии, нестерпимо скучные, которые вызывали у него лишь досаду.

Надо отдать ей должное: она умела обращаться с детьми, легко находила с ними общий язык, и они, в свою очередь, обожали ее. Арчер хотел, чтобы его дети были окружены не только оплаченной любовью нянек и гувернанток, но и родительской. Он был готов боготворить своих отпрысков и хотел, чтобы безраздельную преданность, которую Алиса проявляла по отношению к своим сестрам и их детям, она направила и на их собственных детей. Жаль, что она не захотела от него ребенка.