Гарем - Кэти Хикман Страница 13

— Теперь уже поздно что-либо менять, — пожала плечами Элизабет.

— Копию ты сумела снять?

— Большую часть текста я переписала, хоть местами рукопись была сильно повреждена, — Она рассказала о водяных разводах, погубивших некоторую часть документа. — Во всяком случае, достаточно, чтобы с ним можно было продолжать работать. Например, попытаться прояснить вопрос об авторстве текста.

Подошедшая официантка поставила на столик две чашки кофе. После паузы девушка продолжала:

— Письмо составлено от третьего лица, но написано настолько ярко, в таких живых тонах, что просто не верится, что этот человек не был участником описанных событий.

— А что касается адресата? Тут нельзя сделать никаких выводов?

— Абсолютно никаких. Лишь указывается, что послание отправлено в ответ на чей-то запрос, но не сказано, на чей именно. Личность адресата остается загадкой.

— Как волнующе. Обожаю загадки. — Эва поднесла горячую чашку к лицу, и стекла ее очков затуманились от пара. — Есть еще что-нибудь в этом духе?

— Ну, вчера я побродила в Интернете, в Google, конечно. Как и следовало ожидать, никаких следов Селии Лампри там не оказалось.

— А следов Пиндара?

— Пиндара? Мелкого торговца елизаветинских времен? — Элизабет покачала головой. — Ты можешь не верить, но этих статей сотни, буквально целые сотни. И ни одна из них не касается личности данного человека. Больше всего статей посвящено одному из пабов на Бишоп-гейт, который, как оказалось, был построен на том самом месте, где когда-то стоял дом Пиндара. — Элизабет наконец-то справилась с супом. — Судя по сообщениям, дом этот был огромным роскошным особняком, причем являлся лишь небольшой частью огромного поместья, которое Пиндар приобрел для себя, когда удалился от дел. Дом снесли в девятнадцатом веке при строительстве станции подземки «Ливерпуль-стрит». Но это не имеет отношения к моим поискам. — Она возмущенно помахала ложкой в воздухе. — Самое интересное из всего, что известно о Пиндаре, это его участие в миссии торговой компании Леванта, которая имела место в тысяча пятьсот девяносто девятом году.

— Помню, ты мне уже рассказывала об этом.

— Я все время мыслями возвращаюсь к тем событиям. Компания стремилась к возобновлению действия правил, касавшихся ее торговли в акватории Средиземного моря, контролируемой Османской империей. А согласно этикету тех времен для достижения подобных целей им следовало завоевать расположение султана каким-нибудь великолепным подарком. Таким, который заставил бы его забыть о дарах всех других стран, особенно Венеции и Франции, тогдашних соперниц Великобритании. После долгих препирательств компания поручила человеку по имени Томас Даллем, знаменитому органному мастеру, построить удивительную механическую забаву.

— Мне помнится, что ты говорила, это были часы.

— Немножко сложнее. Скорее это был все-таки орган, но главным механизмом в нем являлся часовой завод, и когда он принимался отбивать время, начиналось настоящее представление: слышался звон колоколов, два ангела появлялись и принимались дуть в серебряные трубы, раздавалась чудесная мелодия, и под конец выезжал куст какого-то растения с сидящими в его ветвях птицами, дроздами и скворцами. Все эти птахи принимались махать крыльями и чирикать.

— Трюк сработал?

— Сначала разразилось несчастье. Томас Даллем со своим изобретением отправился в путь на борту корабля, принадлежавшего компании и называвшегося «Гектор», и дорога до Стамбула заняла у него почти полгода. Когда он наконец прибыл на место, то обнаружил, что море погубило его детище: вода просочилась сквозь все перегородки и упаковки, и деревянные детали не просто вымокли, оказалось, что они полностью сгнили. Купцы, конечно, горевали, ибо им больше четырех лет пришлось ожидать того дня, когда они смогут преподнести султану этот необыкновенный дар. Но делать было нечего, и Томас Даллем принялся восстанавливать механизм буквально из ничего. Впоследствии он составил подробный отчет о своих приключениях. — Девушка перелистала свои записи. — Да вот оно, конечно, нашлось у Хэклита. [10]«Рассказ об чудесном органе, доставленном Великому султану, и других любопытных матерьях. 1599».

— Интересно, что означает выражение «любопытные матерьи»?

— Когда-нибудь узнаем. — Элизабет захлопнула блокнот. — Я как раз сегодня вечером хотела этим заняться.

Эва бросила взгляд на часы.

— О господи! Извини, дорогая, но я убегаю. — Она стремительно вскочила с места, быстро достала из кошелька десятифунтовую купюру и положила на столик. — Хватит, наверное?

— Хватит, хватит. Беги.

Элизабет проводила глазами яркое пальто из ангорской шерсти розового цвета, сегодняшний наряд Эвы. Та была уже почти у дверей, как вдруг, повинуясь неожиданному импульсу, повернулась и подлетела обратно к Элизабет.

— Какая же ты славная! — тихонько воскликнула она, чмокнула подругу в щеку и снова убежала.

Элизабет не спешила. Она заказала еще чашку кофе и стала неторопливо листать записи. Перспектива сегодняшней работы наполняла ее творческой энергией, она чувствовала себя более собранной и сосредоточенной, чем когда-либо за последнее время.

За соседним столом слышались голоса двух беседующих женщин. Слегка повернув в их сторону голову, Элизабет мгновенно узнала старшую из них, коллегу Мариуса, американку, приехавшую не так давно в Оксфорд. Прошлым летом они однажды встретились на небольшой вечеринке, которую факультет английской литературы проводил по какому-то случаю. В ранние дни их романа Мариус время от времени приглашал ее на подобные мероприятия. По каким-то, сейчас уже неясным, причинам эта женщина вызвала в ней глубокую антипатию.

— Что-то в ней есть фальшивое. Отчего-то мне так кажется, — сказала она тогда Мариусу, но тот в ответ только рассмеялся.

Теперь же, хоть за окном уже стояла зима, на ногах американки красовались туфли от Биркенштока [11]белого цвета с открытыми носами. Покрытая темным загаром кожа ее лица и цветом, и структурой напоминала кору какого-то вымирающего африканского дерева, с несвойственной ей язвительностью подумала Элизабет. Американка опекала ее тогда, как, похоже, сейчас она опекает молоденькую студентку, свою собеседницу, продолжала строить догадки девушка. В голосе преподавательницы звучали свойственные лекторам нотки, не суровые, но как бы безжалостные, а модуляции своим ровным, будто искусственным, ритмом напоминали прибой Тихого океана. Говорили женщины о соискании ученой степени по философии, и такие термины, как «неотъемлемый» и «трактат», постоянно звучали в их беседе.

Элизабет вернулась к своим записям и попыталась сосредоточиться, но разговор велся в такой непосредственной близости от нее, что не слышать его было просто невозможно. Она уже принялась искать глазами официантку, когда вдруг до ее ушей донеслось имя Мариуса.